Сажайте, и вырастет

Умывальник помалкивал, но был очень внимателен. Этот полезный эмалированный ковш, прочно приделанный к стене, оказался мною выбран в собеседники по простой причине. Практически все, что меня окружало, имело женский или средний род: стена, полка, койка, решетка, дверь, окно. Я же хотел общаться именно с мужчиной. С другом, что ли. Или с единомышленником. Нас, мужчин, в каземате маялось всего-то пятеро: я, умывальник, чайник, кипятильник и еще матрас. Остальные – подушка, простыня, наволочка, тряпка на полу, полотенце, мыло в мыльнице, зубная щетка – не входили в джентльменский клуб.

Пол и потолок тоже причисляли себя к мужикам. Но мы держали их в кандидатах. Настоящий клуб всегда состоит из действительных членов и кандидатов. Так солиднее. Кандидатам назначают испытательный срок, проверяют – достойны ли? – и только потом, на особом собрании, торжественно переводят в действительные члены.

– Думаю, господа, – провозглашал я после перерыва на обед или ужин, после пары кружек кофе, – что вас не особенно утомила моя болтовня. Продолжим, с вашего позволения.

Аудитория безмолвствовала, но шестым чувством я угадывал, что слушатели, члены и кандидаты, ждут продолжения. Из крана вдруг вытекала медленная капля и деликатно ударяла о металл.

– Ничего, – похохатывал я в середине очередной байки, – скоро я избавлю вас от моего общества. Еще две недели – и все изменится! Моего друга и босса отпустят, и он немедленно вытащит меня. У нас с ним очень много денег, очень много. Мы богатые, ясно? Мы богатые не по местным, российским меркам, а по мировым. Мы богаты по большому счету! На мое спасение будут брошены сотни тысяч долларов! Это не шутка!

Господа молча соглашались: да, не шутка! Не шутка! Сотни тысяч – не шутка, явно.

Вообще нет более терпеливых и благодарных слушателей, чем неодушевленные предметы. Жаль, что они не задают уточняющие вопросы.

Каждые три или четыре минуты возле двери тихо шуршал контролер – отодвигал заслонку и наблюдал, как я расхаживаю по камере, что-то увлеченно бормочу и делаю ораторские жесты. Я не обращал на него специального внимания. Разглагольствовал. Живописал детали. Добивался точности, легкости, простоты подачи материала. Не лгал, но и не сообщал всей правды. Таково, на мой взгляд, искусство короткого рассказа. Или дачи показаний в кабинете следователя.

2

Вечером в гости к членам клуба приходил визитер, все время один и тот же: генерал Зуев. Произведя небольшое усилие, я легко представлял себе окутанного сигаретным дымом милицейского сановника сидящим визави. Его водянистые глаза всегда смотрели вниз или вбок. Всякий большой начальник глядит в сторону, а не на своего собеседника. Он отягощен хлопотами о судьбах государства, он думает о главном, о важном, об основополагающем. Он не очень интересуется банкирами и прочими жадными современными коммерсантами, попавшими под уголовное следствие. Он согласен меня выслушать – но он спешит, у него много дел, и я понимаю, что свою мысль мне следует излагать ясно и кратко.

– Товарищ генерал! – начинаю я.

Само собой, он мне не «товарищ». Тоже мне, «товарищ» нашелся! Он – генерал МВД, а я – директор подпольной банкирской конторы. Нечистый на руку спекулянт. Но служивые люди, чья молодость и зрелость прошли в благословенной Совдепии, необычайно любят такое обращение. Скажи взрослому, седоватому, отягощенному семьей инспектору ГАИ: «товарищ старший лейтенант», и он проникнется к тебе бессознательной любовью. «Господин инспектор» – режет слух. Кодовое слово «товарищ» – оно проще, понятнее, оно устанавливает контакт, напоминает о героическом прошлом. Оно пахнет пылью из-под колес тачанок, и танковой соляркой, и пропотевшими пилотками, и подвигами, и комиссарами в пыльных шлемах. Это – пароль.

И я его назову.

– Товарищ генерал! – скажу я. – Зачем меня посадили? Зачем одиночные камеры, решетки, к чему баланда и прочее? Я что, убийца, бандит, грабитель? Или я маньяк, который исходит слюной, насилуя девочек в подворотне? А может, я – террорист? Бородатый боевик, спустившийся с гор, дабы именем Аллаха, мир Ему, палить из подствольного гранатомета? Нет – я скромный труженик! Я работаю по пятнадцать часов! Я нарушал законодательство, я не делился, не платил деньги в кассу Родины, но я исправлюсь. Зачем меня – в тюрьму?

– Я дам вам денег, сколько надо, – продолжу я тихо, возможно – шепотом, глядя в переносицу товарища генерала. – Я дам. Уплачу. Внесу по таксе. Депонирую, где скажете! Я легко расстанусь с кровными, с заработанными, с лично мне дорогими денежными знаками. Только бы уйти из тюрьмы, возвратиться домой. Скажите, сколько и куда, кому, в каком виде, в наличных долларах или безналичных фунтах стерлингов. Только скажите, и все будет сделано…

Генерал думает. Ему интересно.

– Я тебя понял, – отвечает он тихо, но твердо, и произношение фразы таково, что дистанция между им и мной остается прежней, то есть огромной; он – генерал, я – мелкий засранец. – Очень скоро я сообщу тебе свой ответ. Уяснил?

– Так точно.

Генерал медленно тает в воздухе.

Я знаю, что уговорю его обязательно.

3