Сажайте, и вырастет

Шагая по железному мосту вдоль череды одинаковых дверей, я немного успокоился, быстро вспомнил самые лучшие, многообещающие фразы: «сегодня тебя отпустят», «все будет нормально», «на суд будешь ходить из дома». Вернувшись в сверкающую чистотой камеру, я уже улыбался.

3

От свободы меня отделяет несколько часов! – уверенно заявил я самому себе, решительно приготовил кружку кофе, выпил, прошелся взад и вперед, включил радио. Густое женское сопрано исполняло какую-то классическую канцону или оперную арию. Выходило довольно чувственно. Запись была концертная – слышался шелест перелистываемых певицей нот и ее мощные вдохи.

Неожиданно в моей голове произошел маленький приятный взрыв, и следом еще несколько. Я посмотрел вниз и увидел, что хочу свободу физически. Как живую женщину.

Немедленно ухватив себя левой рукой, я начал действовать. Возбуждение было тем сильнее, что наступило в два коротких мгновения – как будто вся кровь разом устремилась из мозга в чресла. Обнаружив себя посреди камеры, с открытым ртом и полуспущенными спереди штанами, я беззвучно расхохотался, встал спиной к двери и продолжил, для пущего удобства оттянув большим пальцем правой руки резинку штанов и трусов еще немного пониже, подставив лицо под свет из окна и закрыв глаза, – солнце сделало веки полупрозрачными, и я увидел не темноту, но красное, озаряемое медленными вспышками пространство, в котором жили, возникая и исчезая, сотни больших и маленьких черных точек.

Повинуясь желанию, из багряной глубины поднялся и развернулся экран, возникла картинка, затем еще и еще. Хитрый мозг подсовывал самые убойные сценки, цветные, движущиеся. Привиделись причудливые голые тела, лица с прилипшими ко лбу крашеными волосами, приоткрытые мокрые рты, наманикюренные ногти, прохладные скользящие цепочки. Замелькали розовые изгибы, расширенные мутные зрачки, матовые ноги, и губы, и простыни, все горячее, влажное. Разум нафантазировал и запахи, и звуки – стоны, крики, выдохи и особо возбуждающие мелочи вроде тонкой, стеклянно отсвечивающей струйки пота меж грудей. Запустилась и соответствующая музыка – Стинг, потом Шадэ. Мягкий, буржуазный саунд, располагающий к тому, чтобы брать женщину в меру грубо, искусно, но без всякой акробатики, а потом смотреть, как содрогаются в приступах последнего дикого наслаждения внутренние поверхности развернутых бедер.

Здесь я сжал ладонь немного сильнее и увеличил скорость прохождения дистанции. Действовать, в принципе, можно вообще двумя пальцами, большим и указательным. Даже только их подушечками. Все зависит от силы напряжения в бортовой сети. В моем случае оно было очень велико, джентльмены.

Я не занимался самоудовлетворением уже много лет. Последний случай можно датировать восемьдесят девятым годом: служба вот-вот окончится, буйство гормона в двадцатилетнем теле – то были мощные, взрывные мастурбации, реальное дембельское дрочилово. Не трогательное мальчишеское теребление пиписьки, а суровое совокупление со сбывающейся мечтой о самостоятельной взрослой жизни.

Понятно, что такие акции не идут ни в какое сравнение с настоящим сексом, и я, добравшись наконец до натурального теплого тела, надолго позабыл о том, что рука может служить заменой женщине. Но мастурбация подобна езде на велосипеде – научившись один раз, на всю жизнь останешься мастером. В две секунды я восстановил навыки – гладил, сжимал, дергал и тер, пока не добился появления приятного тепла в нужном мне участке тела.

Возвратно-поступательные движения ладони сообщали моим обнаженным яйцам колебательный импульс, и они стали мерно раскачиваться, ударяя о верхнюю кромку пояса штанов, о прохладную синтетику. Это добавило ощущениям дополнительную остроту. И вот уже через все тело побежала череда изумительных ознобов.

Я вставлял всему миру. Сегодня они меня отпустят. Сегодня, сейчас. Вот сейчас. Моя свобода – вот она. Рядом.

Когда-то, в прошлой жизни, за семь лет до ареста, сидя на табурете в служебном подвале военного аэродрома, я снял телефонную трубку и услышал, что завтра утром могу ехать домой. От восторга я заорал тарзаном. И в тот же день, вечером, перед самым отбоем, уединившись в отдаленных кустах, торопливо расстегнул сложную, на многих пуговицах, военную ширинку и совершил дикий акт любви со всей Вселенной. Отымел саму жизнь – не из агрессии, не ради того, чтобы подчинить, а – из любви.

Прошло семь лет. Наверное, я прошел полный круг. Вернулся в ту же точку. Я снова за стеной и опять дергаю себя за причинное место, предвкушая, как выйду из-за этой стены.

Стыдное действо вышло коротким, в два десятка вдохов и выдохов. Все быстро увеличилось в размерах, замерцало, сверкнуло яркими красками, затем устремилось в одну точку, и первая из судорог прошла по телу снизу вверх.

Но не судьба! – сзади грянул металл о металл, скрипнули поворачивающиеся петли, и до слуха донесся голос надзирателя:

– Чем вы занимаетесь?

– Дрочу! – громко, с ненавистью ответил я и сотрясся. Из меня вылетело семя, прямо в предусмотрительно подставленное казенное полотенце.

– Повернитесь лицом!