«Отбросить прочь нежные чувства! В его жизни нет для них места. Кроме того, — подумал Даффи, смеясь про себя, — можно представить себе реакцию Пенелопы, если она догадается о том эффекте, который производит на него своей близостью».
Патрик сосредоточился на образе в рамке. Как она может быть такой уверенной? И почему он не чувствует такой же уверенности? Его пальцы сжали рамку так, что суставы побелели и стали казаться каплями молока на его загорелой коже.
— Патрик, — прошептала она, и Даффи почувствовал тепло ее руки, прикоснувшейся к его плечу. — Патрик, что это?
Он долго смотрел на ее руку. Достаточно долго, чтобы заметить, какой обманчиво хрупкой она казалась.
«Хрупкой. Ха! Пенелопа Баттерворт могла быть какой угодно, но только не хрупкой!»
Слишком близко. Она была слишком близко. Патрик тяжело вздохнул и осторожно сделал шаг назад. И постарался не обращать внимания на то, каким одиноким себя почувствовал.
Патрик отводил глаза, не смея смотреть на нее. Если бы он рискнул сделать это, и увидел бы симпатию-сострадание в ее глазах… Нет.
Глубоко дыша, Даффи подошел к письменному столу. Причудливые мысли и дикое, необъяснимое желание обнять эту женщину исчезали с каждым его шагом. Расстояние. Ему просто нужно расстояние между ними.
Уже спокойно он положил портрет Джульетты назад в ящик и крепко закрыл его. Опершись ладонью на крышку стола, Патрик посмотрел на женщину, стоящую в другом конце комнаты. Она стояла выпрямившись, как стрела. Ее волосы были немыслимо зачесаны вверх, руки сцеплены на животе, всем своим видом Пенелопа излучала умиротворенность. «Кто бы поверил, что за этим бесцветным спокойным лицом скрывается безумная решимость, — подумал Патрик, — и кто бы поверил, что такое множество проблем она способна породить».
Проблема! Это слишком мягкое слово для определения того, что она устроила своими настойчивыми вопросами в El Paso. Он снова покачал головой и набрал побольше воздуха в легкие:
— Мне нужно с вами поговорить.
— Хорошо. Давно пора было…
— Нет, — Даффи тряхнул головой и выпрямился, — не о Джульетте, о вас. И о том, что вы наделали.
— Я?
— Да, Пенелопа, вы.
Она положила руку на грудь и, вскинув голову, удивленно посмотрела на него.
— Ради Бога, Патрик! Что я сделала?
Патрик в сердцах пнул ногой массивное кожаное кресло и увидел, как она подпрыгнула, когда кресло, пролетев через всю комнату, врезалось в стену напротив. Потирая рукой челюсть, он мысленно сосчитал до двадцати. Сейчас еще не время выходить из себя.
Кроме того, он больше не был уверен, сердит ли он из-за того, что она сделала, или из-за предательской реакции собственного тела на присутствие этой женщины. И вряд ли стоит обвинять ее в последнем.
Сделав над собой усилие, Патрик уже достаточно ровным тоном сказал:
— Когда вы ездили в город, несколько дней назад… Что конкретно вы там делали?
— Что делала? — Пенелопа вызывающе вздернула подбородок. — Я делала в точности то, для чего сюда приехала. Я задавала вопросы.
— С кем вы говорили?
— С шерифом, например.
— Угу. — Он кивнул, — продолжайте.
Мисс Баттерворт деликатно высморкалась:
— Вам нужен полный список всех, с кем я говорила?
— Да. — Патрик сделал шаг из-за письменного стола. Спокойствие, на которое он рассчитывал, не приходило к нему. А заглянув в ее глаза и не увидел ни малейшего намека на сожаление, Патрик понял, что спокойствие — это такое чувство, которое вообще несовместимо с Пенелопой Баттерворт.
— В таком случае, — в ее голосе звучали нотки раздражения, — я предлагаю, вместо того, чтобы пихать мебель ногами, — она указала на кресло, стоявшее теперь в пяти футах от стола, — лучше сесть. Это займет много времени: я говорила со многими людьми, как и намеревалась. — Пенелопа села на стул с прямой спинкой и аккуратно сложила руки на коленях. — Не стоило тащиться за тысячи миль, чтобы проявлять здесь нерешительность.
Его брови поползли вверх.
— Нерешительность?! — Патрик бросил ей короткий кивок. — Если вы так задавали вопросы в El Paso, то совсем неудивительно, что три разных человека останавливали меня, чтобы предупредить: «синьора Баттерворт — в опасности».
— Что?
Мик смотрел в потолок, стараясь восстановить дыхание. Джули лежала рядом, уютно свернувшись калачиком. Он обнял ее, крепко прижав к себе. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным и одновременно таким наполненным.
«Боже мой, — подумал Мик и вздохнул: Как же я позволил этому случиться? — Я собирался защищать ее — не обманывать. Господи, я вел себя как возбужденный юнец, потерявший голову!»
Джули легонько провела пальцами по его груди, и он вздрогнул всем телом. Одного прикосновения ее руки было достаточно, чтобы все его благие намерения растаяли, как облачко тумана. Ее пальцы порхнули по его плоскому соску, и он схватил ее руку, пытаясь остановить.
— Мик…
— Да?
— Не мучай себя. Мы женаты. Мы не делали ничего плохого.
Мик взглянул в ее широко открытые голубые глаза. «Господи! Она даже знает, о чем я думаю!»