Сбежавшие сестры

– Куда делся Тони, Нелл? – не поняла она.

– Убежал домой.

– Почему он не едет с нами?

Я пожала плечами:

– Ты же его знаешь, Олив.

Она кивнула и очень серьезно произнесла:

– Он просто паршивец, Нелл.

– Боюсь, что так, милая, но не расстраивайся, мы с тобой не пропадем.

– Ты-то меня не бросишь, Нелл?

Я улыбнулась и взглянула на сестренку.

– Ни за что! Я тебя никогда не брошу.

Поезд начал набирать скорость, и я уставилась в замызганное окно на проносящиеся мимо улицы, дома и участки. Я оставляла здесь все, что было мне дорого. Мой милый Бермондси таял в клубах дыма.

Глава пятая

Дорога длилась целую вечность. Волнение, вызванное отъездом из Лондона, потихоньку улеглось. Мальчишки принялись задирать друг друга, а некоторые малыши начали плакать и звать родителей. Я окинула взглядом вагон. Странная тут собралась компания, ничего не скажешь. Это были дети Ист-Энда: большинство ни разу не ездили на поезде, а то и вовсе не отходили от дома дальше чем на пару кварталов. Даже мальчишки казались растерянными и сбитыми с толку, несмотря на всю свою напускную суровость. Они только-только начали осознавать, что все происходящее с ними очень серьезно.

Мы поделились обедом с двумя маленькими мальчиками, у которых, похоже, вообще не было с собой еды. Они поблагодарили нас, улыбаясь во весь рот. Тем, к кому попадут эти малыши, предстояло долго и упорно оттирать их от грязи, потому что они явно сто лет не умывались. Судя по тому, что мальчики постоянно чесали затылки, им придется, ко всему прочему, избавляться от вшей.

После обеда Олив задремала у меня под боком. Я смотрела в окно на незнакомые загородные пейзажи. Среди зеленых полей текли мелкие речушки, а на холмах виднелись коровы и овцы. Это был другой, более дружелюбный мир, о котором я раньше ничего не знала. Вся моя жизнь прошла среди домов и улиц Бермондси. Коров и овец я прежде видела только на прилавке, уже превращенными в мясо. Внутри у меня что-то приятно сжалось от предвкушения. На мгновение я почувствовала, что смотрю в будущее почти с нетерпением.

Нам дважды пришлось делать пересадку, и оба раза от нас отделялись группы детей, которые уже добрались до своего нового дома. Наконец мы прибыли. Поезд замедлил ход, подполз к платформе и остановился. Я потерла запотевшее окно рукавом, пытаясь понять, где мы, но все указатели были закрашены.

Дверь нашего вагона открылась, и внутрь заглянула какая-то женщина.

– Дети, – объявила она, – берите вещи и выходите на платформу. Живо, живо!

Я растолкала Олив.

– Просыпайся, милая, – сказала я. – Пора сходить с поезда.

Олив сонно потерла глаза и спросила:

– Мы приехали?

– Не уверена, – ответила я. – Но нам велели выходить.

Глаза у сестренки наполнились слезами.

– Я хочу домой, Нелл.

– Я знаю, солнышко, но нужно делать что говорят, и сейчас нам сказали сойти с поезда. Понимаешь?

– Ладно, Нелл, – зевнула Олив.

Я сняла наши кульки с багажной полки и помогла Олив спуститься на платформу.

Она посмотрела по сторонам:

– Где это мы?

– Понятия не имею. Может, вообще в Тимбукту.

– Это в другой стране?

– Кажется, да.

Станция оказалась маленькой, совсем не похожей на лондонские вокзалы, большие, шумные и темные. Повсюду были расставлены деревянные кадки с нарциссами. Женщина, которая открыла дверь вагона, видимо была здесь главной.

– Возьмитесь за руки и встаньте в колонну! – прокричала она. – Мы пойдем в деревенский клуб, где добрые жители Гленгарита смогут с вами познакомиться. – Затем дама добавила: – Для вас же будет лучше, если постараетесь хорошо себя вести и выглядеть достойно.

Я окинула взглядом пеструю толпу детишек на платформе: все испуганные, уставшие с дороги. При виде них слово «достойно» приходило в голову в последнюю очередь.

– Все за мной, – скомандовала женщина.

Я крепко сжала руку Олив, и мы зашагали от станции по центральной улице деревеньки. Здесь все было не похоже на знакомый мне мир. Бермондси отличался жесткостью, а тут чувствовалась какая-то особая мягкость. Даже воздух был другой – свежее и чище. Улица была вымощена булыжниками. Олив то и дело спотыкалась и хваталась за мое пальто.

– Гадость какая, – ныла она. – Почему у них нет нормальной дороги?

– Потому что тут тебе не Бермондси.

Дома у нас все здания были серые, потемневшие от дыма печных труб и сырого речного тумана. Здесь же виднелись домики светлых, пастельных оттенков: розовые, голубые, желтые. Все было настолько идеально, что верилось с трудом.

Мы прошли мимо лавок мясника и бакалейщика. Сами хозяева стояли в дверях и махали нам. Все казались такими милыми и дружелюбными.

Местные дети высыпали из домов и бежали вдоль нашей колонны, кривляясь и выкрикивая непонятные слова. Наша предводительница принялась ругаться и отгонять их, но те не слушались. Вместо этого они начали передразнивать ее походку. Дети проводили нас до самого деревенского клуба, куда нас быстро загнали, тут же захлопнув за нами дверь.

Женщину, которая нами командовала, эта прогулка явно утомила. Она тяжело дышала и хваталась за бок, как будто шла пешком от самого Лондона.