Сбежавший король

– Нет. – Он смерил меня враждебным взглядом. – Я тебя тут раньше не видел. Ты не из города?

– Я тебя тут тоже раньше не видел, – сказал я. – Так, может, ты не из города?

Это его позабавило.

– Меня зовут Финк. Это не настоящее имя, но все зовут меня так.

– А какое же твое настоящее имя?

– Не важно. Просто Финк.

– А тебе вообще есть чем заняться?

– Не-а. А тебе зачем священник?

– Теоретический вопрос. Хочу узнать, какое наказание полагается за то, что суешь нос в чужие дела.

Финк не понял, о чем я, и сказал только:

– Спросить его не получится, потому что он умер. Его убили года четыре назад.

Убили? Новость обрушилась на меня как удар. Перед глазами все поплыло, и я долго молчал, прежде чем ко мне вернулся дар речи.

– Ты уверен?

– Я сам видел. – Финк показал на лужайку перед церковью. – Вот здесь пират зарезал его.

Я не хотел спрашивать, но слово само вылетело:

– Почему?

Он пожал плечами.

– Откуда я знаю? Я тогда был ребенком.

Но все и так было ясно. Четыре года назад священник, который приютил меня, сообщил моему брату, что принц здесь. Тот, через кого он это передал, конечно же разболтал об этом. Через какое-то время священника убедили, что я просто нищий сирота. И все же, если пираты думали, что есть хоть какая-то вероятность того, что я – Джерон, они, конечно, пришли сюда. Меня тут уже не было, и священник получил все то, что предназначалось мне.

– Что с тобой? – спросил Финк.

Мне было плохо. Стало тяжело дышать. Тоска и злость захлестнули меня, горло перехватило.

– Как звали пирата? – спросил я. – Того, что убил его.

Финк покачал головой.

– Этого я тебе не скажу.

Я схватил его за воротник и толкнул к стене.

– Как его имя?

Финк, казалось, испугался, но авенийские мальчишки привычны к побоям, так что он держался.

– Почему я должен говорить?

Я полез в кошелек, привязанный у меня на поясе, и достал гарлин. Этого ему должно было хватить на целый месяц.

– Ты мне скажешь, потому что хочешь есть.

Он протянул руку. Я положил монету ему на ладонь, но крепко держал ее между пальцами. Финк посмотрел по сторонам, потом наклонился ко мне и прошептал:

– Это был Девлин. Но ты не найдешь его в этих краях, потому что он теперь пиратский король. Может, ты и не захочешь его искать, чтобы не закончить, как этот священник.

Девлин стал королем? Это объясняло, почему Авения готова была помочь пиратам с покушением. Потому что это была не просто месть за то, что я четыре года назад сбежал от пиратов. Они вместе хотели полностью уничтожить мою страну.

Я отпустил гарлин, и когда Финк схватил его, притянул его к себе и проговорил:

– Теперь иди, а то я всем расскажу, кто назвал мне его имя.

На этот раз Финк сразу все понял. Он метнул на меня быстрый взгляд и бросился бежать. Я дождался, пока он скроется из виду, и пошел в другую сторону.

Я держал себя в руках, пока не нашел переулок, где шмыгнул за старую телегу, полуразобранную на запасные части, должно быть, еще прошлой зимой.

Там, в укромном месте, я достал нож и долго смотрел на лезвие, думая о том, что Девлин убил ни в чем не повинного человека. Я злился, больше всего на себя самого. Потому что это из-за меня Девлин убил его. И потому что священник умер, даже не зная, что я действительно был тем, кем он с самого начала меня считал.

Сначала я перерезал повязку на руке. Рана, нанесенная Роденом, побаливала, но уже затянулась. Повязку на животе снимать было рано, но я все равно ее снял. Нельзя было выглядеть таким ухоженным. Я мрачно усмехнулся, подумав о том, что сказал бы Мотт, если бы увидел меня. Но усмехаться было нечему. Мотт не сказал бы ничего хорошего.

Опустившись на колени, я схватил себя за волосы и отрезал ножом одну прядь. Волос было много, отрезались они неровно, так, как мне и было надо. В последний раз меня стриг Эррол, мой лакей в Фартенвуде. Он бы в обморок упал, увидев, что я делаю с локонами, которые он так тщательно подравнивал.

Первую прядь я отрезал со злостью, как бунтарь, восставший против всего мира и той роли, которую я должен был играть на сцене жизни. Вторую я резал, злясь на себя самого за то, что я не такой, как другие, и что, если я пытаюсь решить проблему, всегда тут же возникает несколько новых. Когда я резал третью, то понял, что изо всех сил пытаюсь не заплакать и что сопротивляться все равно бесполезно. Девлин убил человека, единственной виной которого было то, что он приютил голодного мальчишку. Почему-то мне очень хотелось знать, оплакивал ли еще кто-нибудь, кроме меня, этого священника. Были ли у него родственники? Винил ли кто-нибудь меня за то, что я сделал с его жизнью?

Я сказал Мотту, что должен убить Девлина. Но теперь это уже казалось мне непосильной ношей. Если Девлин действительно стал пиратским королем, моя задача безмерно усложнилась. Мне никогда не войти к ним в доверие. А если Девлин правит пиратами, то он не успокоится, пока не убьет меня. Единственный способ обезопасить от них Картию и единственный способ выжить – это уничтожить их всех. До одного.

Мотт был прав. Это невозможно. Но теперь у меня не было выбора.