Сбежавший жених

После выздоровления Эгберт уехал из Оденсберга и долго не появлялся. Он, так же как и Дернбург, чувствовал, что будущее, на которое они оба надеялись, нельзя было поспешно соединять с прошлым, надо было дать время закрыться внутренним ранам. Рунек долго путешествовал и целый год прожил в Америке; там он закончил образование, начатое еще в Англии. Наконец он вернулся в Оденсберг, обретя долгожданное счастье. Недолго пробыв женихом, он обвенчался с Цецилией, свадьба была самая скромная.

В господском доме царило веселое, праздничное оживление, ожидали молодую чету, возвращавшуюся после свадебного путешествия. Леони Гагенбах, продолжавшая и после замужества поддерживать близкие отношения с домом Дернбурга, заканчивала приготовления к встрече. Из болезненной, нервной, отцветающей девушки вышла веселая и привлекательная женщина; доктор и в качестве супруга не потерял авторитета врача – он полностью отучил жену от ненавистных нервов.

Леони уже закончила свои дела, когда вошел ее муж. И на него брак оказал благотворное влияние; он выглядел довольным, его речь и манеры изменились, видно было, что он серьезно захотел «стать человеком».

– Я зашел только на минутку, чтобы сказать тебе, Леони, что мне надо еще сходить к одному больному, но это не займет много времени, и к приезду гостей я обязательно буду здесь.

– Они ведь приедут только к двум, – заметила Леони. – Но еще один вопрос, милый Гуго, ты подумал о деле Дагоберта?

Доктор сердито нахмурился.

– Тут нечего думать! Сохрани меня Бог, послать мальчишке триста марок, которые, по его словам, ему так необходимы. Пусть обходится тем, что я раз и навсегда назначил ему.

– Но ведь эта сумма не такая уж большая, и вообще тебе нечего жаловаться на Дагоберта – работает он прилежно, пишет нам регулярно…

– И воспевает тебя в стихах и в прозе тоже прилежно, – закончил Гагенбах. – Положим, к такому глупому малому ни один разумный человек ревновать не станет, хотя он, узнав о нашей помолвке, и осмелился написать мне, что я изменнически нанес смертельный удар его сердцу. Впрочем, этот удар нисколько не мешает ему при каждом удобном случае прятаться за спину своей тетушки, когда он желает получить что-либо от меня, изменника, а она, тетушка, к сожалению, всегда на его стороне. Но в данном случае и это не поможет, Дагоберт не получит денег, и хватит об этом!

Леони не противоречила, она только снисходительно улыбнулась и переменила тему разговора.

– Сегодня мы будем в самом тесном семейном кругу, – заметила она, – приглашен только граф Экардштейн.

– Надеюсь, это означает, что у нас в доме скоро опять появится невеста и что вскоре в замок Экардштейн войдет молодая графиня?

Леони с сомнением покачала головой.

– Ну, до этого, кажется, еще далеко. Дернбург желает этого несомненно, но Майя все еще не решается, кто знает, каков будет ее ответ, если граф вздумает объясниться.

– Но не может же она вечно грустить о женихе! Ведь она была тогда еще почти ребенком.

– И все-таки его смерть чуть не стоила ей жизни.

– Да, ужасное было время! – со вздохом сказал Гагенбах. – С одной стороны, Эгберт, находившийся между жизнью и смертью, с другой – Майя, также собравшаяся умереть, а между ними Цецилия, преспокойно объявившая мне однажды, когда Рунеку было плохо, что если мне не удастся спасти ее Эгберта, то и она не желает жить. Невеселое время пережили мы женихом и невестой! Слава богу, что брак лучше. Однако пора! Я еще зайду домой, нет ли у тебя какого поручения?

– Одно, маленькое, ты ведь посылаешь кучера на станцию, так пусть он захватит на почту письмо с деньгами.

– С какими деньгами? – подозрительно спросил доктор.

– С тремястами марками для Дагоберта. Я уже приготовила письмо – оно лежит на твоем столе; тебе остается только дать деньги, милый Гуго.

– Леони, что это тебе вздумалось? Я ведь сказал тебе и повторяю, что…

Но повторить ему не удалось, потому что жена перебила его.

– Я знаю, Гуго! Ты представляешься суровым, а на деле ты сама доброта. Ведь ты давно решил послать бедному мальчику деньги…

– И не думал! – в ярости крикнул доктор.

– Нет, думал! – ответила Леони так решительно, что протестовать было совершенно невозможно. – Ты просто боишься подорвать свой авторитет и в этом, конечно, прав, как и всегда. Поэтому-то я и избавила тебя от необходимости писать Дагоберту; я сделала это единственно ради тебя, ты сам это видишь, милый Гуго.

«Милый Гуго» уже многое научился видеть за время своей супружеской жизни. Он никогда не слышал противоречия, и все делалось исключительно по его воле, – жена ежедневно повторяла ему это, да и сам он почти всегда был того же мнения, но в Оденсберге думали иначе и утверждали, что всем в доме заправляет докторша. Как бы то ни было, а письмо с тремястами марками было отослано… через час.