Послышался другой плач. Вошли другие женщины, менее изящные и более толстые, а за ними – важный джентльмен, спокойный и благородный, как знаменосец.
– Родственники, – сказал Сэм.
– Так мы уходим или нет?
– Это кульминация. Я хотел, чтобы ты ничего не пропустил и увидел все как сторонний наблюдатель, непредвзято, прежде чем поймешь, как все обстоит на самом деле.
– И сколько ты просишь за весь этот мешок с дерьмом?
– Это не дерьмо. Всего лишь кровь художника, его фантазии и вероятные отклики критиков – хорошие или плохие.
– Дай мешок. Я накидаю тебе этого добра.
– Нет. Зайди еще раз внутрь. Взгляни в последний раз на убитого гения и на истину, что вскоре будет извращена.
– Такие слова от тебя обычно слышишь поздним субботним вечером, когда ты сидишь, не раздеваясь, за пустой бутылкой.
– Сегодня не суббота. А бутылка – вот. Выпей. Сделай последний глоток, брось последний взгляд.
Я пил, стоя в проеме двери, через которую чувствовалось знойное дыхание страдного лета, пахнущего горячим свечным воском.
Где-то там, в глубине, Себастьян тихо плыл на своем белоснежном корабле. Где-то вдали слышалось щебетание хора мальчиков.
Когда мы мчались по автостраде, я догадался:
– Я знаю, куда мы едем!
– Тс-с-с, – сказал Сэм.
– Туда, откуда прыгнул Себастьян Родригес.
–
–
– Смотри в оба. Мы почти на месте.
– Точно! Езжай помедленнее. Господи. Вот же они!
Сэм сбавил скорость.
– Подними голову, – сказал я. – Боже, я, наверное, сошел с ума. Смотри!
–
Они действительно были там, на стене мостового пролета над дорогой.
– Это же картины Себастьяна, которые мы видели в галерее!
– То были фотографии. А это – настоящие.
Они действительно были настоящие: более яркие, более масштабные, необыкновенные, потрясающие, бунтарские.
– Граффити, – наконец, выдохнул я.
– Но
– Почему ты не показал мне их сначала?
– Ты и так их видел, но периферическим зрением и на скорости шестьдесят миль в час. А сейчас разглядел их по-настоящему.
– Но почему только сейчас?
– Мне не хотелось, чтобы в эту фантастическую тайну вклинилась обыденная реальность. Я хотел дать тебе ответы, чтобы ты мог домыслить все безумные вопросы.
– Фотографии в галерее или граффити там, на пролете моста. Что первично: курица или яйцо?
– Наполовину курица, наполовину яйцо. Месяц назад отец Монтойя ехал на большой скорости и заметил эти чудесные творения, он был так поражен, что потерял управление и чуть не попал в аварию.
– И он стал первым коллекционером придорожных благовещений и божественных откровений Себастьяна? – догадался я.
– Совершенно верно! Наглядевшись на все эти латиноамериканские красоты, он развернулся и бросился домой за фотоаппаратом. Полученные снимки были настолько потрясающими, настолько притягивающими взгляд и берущими за душу, что у Монтойи родился гениальный проект. Поскольку большинство людей с пренебрежением относятся к любым придорожным граффити, почему бы не развесить пламенеющие фантазии Себастьяна на стенах галереи, чтобы распалить желания и кошельки? А потом, когда отказаться, передумать или потребовать назад свои деньги будет уже слишком поздно, устроить великое разоблачение: «Если вы думаете, что все эти галерейные моргалки – дары божьи, – завоет Монтойя, – откройте глаза, когда будете проезжать по автостраде сто один, под мостом восемьдесят девять». Итак, Монтойя повесил фотографии, эти окна с видом на бурлящую жизнь, и приготовился огорошить голой правдой критиков, когда те, ни о чем не догадываясь, будут все сидеть в этой лодке. Проблема была лишь в том, что…
– Себастьян упал с моста прежде, чем начался спектакль?
– Упал и подмочил свою репутацию.
– А я думал, смерть увеличивает шансы художника на известность.
– Иногда да, а иногда нет. С Себастьяном вышел особый случай. Сложный случай. Когда Себастьян упал…
– А кстати, как его угораздило?
– Он висел вниз головой, перекинувшись через перила моста, и рисовал, пока какой-то приятель держал его за ноги, но тут приятель чихнул и… да-да, он чихнул и выпустил Себастьяна из рук.
– Боже мой!
– Никто не хотел рассказывать правду ни его родственникам, ни кому-либо другому. Надо же так! Висеть вверх тормашками, рисуя противозаконные граффити, и разбиться, упав в поток машин. Происшествие зарегистрировали как аварию мотоцикла, хотя никакого мотоцикла так и не нашли. Преступную краску с его рук смыли еще до прибытия коронера. Так что Монтойя остался…
– …в галерее, полной никому не нужных фотографий.
– Нет! В галерее, полной бесценных свидетельств жизни и творчества художника-маргинала, умершего слишком рано, но зато, слава богу, остались эти вдохновенные фотографии, за которые можно будет просить фантастическую цену! Кардинал Махони дал официальное разрешение на публикацию, и цены вообще взлетели до небес.
– Так что же, никто до сих пор не рассказал, где находятся оригиналы?