Сборник 2019 года. Том 7

Скоро будет хорошо, а чуть позже будет очень хорошо.

Но потом – уже после этого – будет очень плохо.

Но недолго.

Потом опять хорошо, хорошо, хорошо, очень хорошо, ещё лучше, ещё лучше – бац! Плохо. Очень плохо. Ещё хуже. И долго хуже, хуже, хуже.

И когда все потеряют надежду… Бац… Хорошо. Долго хорошо. Долго хорошо. Немного позже ещё чуть лучше.

А уже потом – общий капец.

Огромная волна, тёплая, с Сибири покатит вниз на Африку.

Нет, кто-то спасётся…

Скот мелкий, люди, те, что полегче…

Донесёт до Африки с рюкзаком – там бросит.

И все, кто спасся, будут обустраиваться.

Бананы собирать.

Антилоп разводить…

И опять будет хорошо.

Долго… Хорошо, хорошо… хорошо… Пока волна холода снизу не пойдёт наверх.

До Сибири добросит скот, людей, бананы, львов, слонов, и люди опять начнут коров разводить, хлеб сеять, и опять будет хорошо, хорошо, долго хорошо…

Тем немногим, кто выжил.

И они будут жить, жить, жить, пока с другой планеты стрелять не начнут…

Так что жить надо сегодняшним днём.

Мои мемуары

А у меня совпало. То, что сейчас мемуары, раньше были пророчества.

Оказывается, я предсказал всё.

Последнее, что я предсказал, случилось сегодня.

Жаль, не успел запастись.

Всех предупредил, сам не успел.

Мемуары – то, что помню.

А склероз – то, что забыл.

Склероз – очень полезная и очень нужная часть мемуаров.

Мемуары пополам со склерозом.

Он сказал что-то шёпотом – в пустой комнате раздался смех.

Он так и написал.

Он что-то сказал, но не помнит – что.

И кто-то очень известный, он не помнит кто, что-то на это ответил.

Что – он тоже не помнит.

Единственное, что он помнит, – это было зимой.

Какой зимой и что это было, он сейчас не скажет. Надо подождать.

Но он точно помнит, что никогда не разочаровывался в себе.

У тебя диабет.

Тебе нельзя сладкого.

Оставь эту женщину.

Если она балерина и её не возбуждает вид собственных ног, то и мне это не передаётся.

Всё в России требует согласования.

Ответ «да» или «нет» поступает через полгода.

Всеобщая нерешительность.

Ожидание приказа, чтоб снять тяжесть и ответственность.

А что там за ответственность такая!

Скорее за свою семью, чем за клиента.

Вот эта борьба между благополучиями и есть система согласований.

Просьба – зависть – деньги – благополучие – ответ.

О молодёжи

На моей площадке молодая собака бодро вытянула старушку на поводке из кухни.

Затянула её на пустырь, в кусты, в газоны, потянула, куда ей надо.

Тащила старуху по своим делам.

Они с бабушкой обнюхивали столбы, бегали знакомиться, лаяли на чужих, отдались безобразному облезлому псу на пустыре.

Всё перевидели, всё пережили и побежали домой перекусить.

Пробка

А я говорю, что Тверская и Садовая не пересекаются.

И никогда не пересекутся.

И площадь Маяковского – миф.

Там нет никого.

И Зал Чайковского, и Театр сатиры – выдумка всё – мираж.

Я выехал из дому, простоял у ворот в пробке день и вернулся к вечеру.

На следующий день снова заправился, снова выехал из ворот.

Машина у меня прекрасная.

Продукты захватил.

Газеты, воду, соль, лекарства.

Прослушал всё радио.

Прочёл все газеты.

Простоял день. Вернулся.

Из квартиры вышел, сел в машину.

Из машины вышел, сел в квартиру.

Они часто рядом стоят.

Иногда машина стоит чуть дальше квартиры.

Где кому нравится сидеть.

Я слышал, говорят, Пушкинская и Садовая пересекаются.

Не верю я.

Если б не машина, я пошёл бы посмотрел.

Но мечтал. Купил.

Сижу посреди дороги, пока не надоест.

В туалет выскочу, думаю – ну, угнали.

Возвращаюсь – идиот я.

Как её угонишь?

Куда? С дороги не выгонишь.

Сейчас она у меня на Ленинградке стоит в глухом заторе…

Я – в кафе рядом тут.

Почти все водители в кафе…

Те, кто рядом живёт, дома лежат.

Просили позвонить, если тронемся.

Да кто там тронется…

Скорее мы тронемся.

Многие сигнализацию отключили.

Самое безопасное – машину в пробке держать.

Ни угнать, ни выгнать.

Только краном с тротуара на глазах у всех.

Я думаю, что угон, как бизнес, скоро отомрёт.

Даже на запчасти. Для кого?

Большинство так в пробке и оставляют.

С утра из дому вышел. Сел. Прогрел. Захлопнул дверцу и ушёл.

Прочли – реконструкция Садового, эстакады.

Кстати, на эстакаде стоять ещё приятнее – сидишь вверху.

Народ весь внизу.

Домино. Пиво.

Воблочка, водочка.

Гаишник какой-то молодой, видимо, с переулка пробрался:

– А ну, дыхни.

– Ну, дыхнул.

– Не смейте за руль садиться.

– А где мне сидеть? На крыше? Могу стоять за рулём. Могу лежать за рулём. Это ездить пьяному нельзя. А стоять могу рядом с машиной. Я из машины налью и выпью на асфальте. А ты стой рядом. Жди, пока тронусь.

Гаишник плюнул.

Обратно в переулок забрался.

Сейчас очень ценится машина с туалетом, кроватью, столом и совещанием.

Иностранную делегацию тут принимали посреди Тверской.

Правда, после приёма тоже не могли разъехаться.

Так и стоят.

Встретили хорошо, а проводить не могут.

Враждебность появилась.

Риторика обострилась.

Сверху Москва – город очень красивый.

Глянешь – стоят роскошные дома, а между ними стоят роскошные авто.

Осталось врыть и жить.

Или жить и врыть.

Или выть и жить.

В общем, жить неподвижно.

Стабильность называется.

Задумчивый в городе

В Одессе:

– Ну, как твои зубы?

– Зубы, зубы… Что зубы? Хорошо зубы.