Сборник «3 бестселлера о волшебной любви»

Я бреду сквозь густой туман по узкой каменой тропе. Холод и липкая сырость пробирают до костей, под ногами клубится грозовое облако. Безмолвие нарушает лишь карканье ворон и тоскливый плач неясыти. В отчаянии взмахиваю руками, срываюсь вниз, в тяжёлое живое и вязкое грозовое нечто. Вспышка молнии, в ядовитом отблеске мелькают безглазые, серые лица, тени тянут ко мне когтистые лапы, раззявив оскаленные рты. Клубы призраков окружают, впиваются ледяными когтями в сердце, я бьюсь, но не могу прорвать вязкий, смертельно-ледяной туман. Тени шепчут, шепчут вкрадчиво, мерзко, от этого шёпота у меня волосы встают дыбом, ёкает сердце, я выхватываю кинжал, который победно сияет льдом, и вспарываю тьму.

Дикий вопль, вопль тысяч разъярённых глоток пронзает тьму, сбивает с ног, но я продолжаю идти, сжав зубы от ярости, разгоняя тени взмахами клинка. Я тебе не по зубам, тьма. Подавишься. Но, их так много, им нет числа, их все больше… И, самое жуткое, я знаю, что там, за дымкой из душ проклятых, меня ждет он.

Он убьёт меня.

– Зоря! Зоренька! – знакомый голос зовёт, кричит, прорываясь сквозь туман и время. Я не могу ответить, не могу, рыдаю от злости, сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони до крови, но спасительной боли все нет, я навсегда останусь в омуте тьмы и призраков …

* * *

Я разлепила глаза. Кошмар. Слава Всевидящему, это был всего-навсего кошмар! Кровавая пелена понемногу рассеялась, и я с неимоверным облегчением узнала родные до боли черты.

– Лида, – прохрипела я и попыталась улыбнуться. Челюсть распухла и болела.

Она всхлипнула, уронив голову мне на грудь, крепко обняла. Я уставилась на черноволосую макушку с проседью. Дышать было тяжело, но ни за какие коврижки я бы не сказала об этом тетке. Мне было до дурноты страшно.

– Кой леший дёрнул тебя в драку лезть? Двадцать лет, а ума не нажито! На ноги встанешь, отдеру хворостиной, чтоб неделю сидеть не могла, – Лида подняла, наконец, голову, и вытерла покрасневшие глаза уголком полотенца.

Я, как могла, ухмыльнулась. Тетка поднялась с постели, упёрла руки в боки и склонила голову к плечу. Я хорошо знала эту позу. Сейчас кому-то мало не покажется, и это, к счастью, буду не я. А кто? С трудом повернув голову, я во все глаза уставилась на лавку напротив моей постели. Ёж побери!

Пепельные растрёпанные волосы обрамляют скуластое лицо, глаза закрыты, рука с тонкими длинными пальцами аристократа без сил свисает с лавки. Ворот белоснежной рубахи в темных пятнах, на подбородке запеклась кровь. Колдун, распоследняя сволочь, мерзавец, чтоб его ёж задрал!

– Ну, господин нехороший, чего молчим? – прошипела Лидия, постукивая носком сапога по полу. – Что можем сказать в своё оправдание, харя колдунская?

Длинные ресницы вздрогнули, ухмылка искривила губы, пальцы сжались в кулак, побелели и замерли.

– Колдовать не выйдет, чёрный, даже не пытайся! В погоне за наживой ни себя, ни девочку не пожалел! – тетка надвинулась на него, закрыв мне обзор.

Ответа мы так и не дождались. Лида постояла, тяжело дыша, обернулась ко мне:

– Ты как?

Я прислушалась к себе. Вроде всё как всегда, руки-ноги-голова на месте, беспокоила лишь жуткая слабость, тошнота и беспричинный, необъяснимый страх. Я дёрнула плечом.

– Лежи, лежи. Этот мерзавец тебе яд влил, – она повернула белое от злости лицо ко мне, карие глаза полыхнули гневом. Я потеряла дар речи. – И себе тоже, – помолчав, добавила она, не сводя с меня глаз.

– Лид, – прохрипела я. Горло саднило, как будто орала я на самом деле, а не во сне. – Как это? Если он яд влил… Почему я жива?

– Красавец сам объяснит, если пожелает, – нахмурилась тетка. – Да, чёрный? Если жить хочет, а он хочет, очень хочет.