Расхождение между мной и рационалистом было в том, что фундаментальным отношением к существительному я считаю отношение посредством глагола, а не посредством выражающего восприятие суждения. Я растворяю сахар в воде, он утверждает, что сахар бел. Я отличаюсь от него тем, что изобретаю прилагательные. Рационалист заимствует их из природы и чувственного впечатления – я предлагаю сочинять их. Когда я говорю «питьевая вода» я говорю о том, что «питьевая»– никак чувственно не воспринимается. Свойство «питьевая вода» я вообще считаю идеальным («голодная бабушка» не идеально) т. к. вне действия, вне связи с ним немыслимо. «Белый сахар»– это «белый сахар», некоторое отражение опыта, при реагировании на факт существования отдельных предметов. Но «питьевая вода» не как не связано с восприятием, а имеет смысл только как фиксированный результат опыта – «пить воду», который преподносится как стимул или как факт. Так в программировании условный оператор является именно стимулом и вне связи с действием не употребляется. «Питьевая вода»– манифест, вводящий инструкции в моду. Это революционная прокламация, листовка, шокирующая обывателя, который вяло следует за рационалистом, который строит свои суждения, связывая чувственные представления вещей с самими вещами. Но «питьевая»– не что-то чувственное.
Рационалист не понимает какую имеет власть надо мной. Он не понимает, что суждения я интерпритирую как стимул, а не как возможный факт, а следовательно как то, с чьей помощью можно управлять моей деятельностью. Если рационалист высказывает суждение «фрукты созрели», то говорится лишь о том, что настало время собирать фрукты. Для меня этот переход очевиден. Рационалист же раздражает меня ибо он не управляет деятельностью, а строит суждения, рассматривая их как самоцель. Услышав «фрукты созрели», он сбивается к рефлексии этого отчего-то начинает спрашивать себя, что такое «фрукты» и что такое «созрели»? Между тем я могу творить. Если мне говорят «фрукты созрели», то свойство в данном случае инициирует способность. Я приступаю к тому, чтобы собирать фрукты. Собрав фрукты в корзину и отнеся их домой я беру один фрукт и дарю вашему ребенку. Ребенок улыбается. Я тоже улыбаюсь, ибо я закончил действовать. Я могу дать вам подробный словесный отчет о том, как я действовал, чтобы добиться этого соответствия. Это поведение можно делать явным для сознания, можно описать. Это инструктивное поведение. Я хочу убедить вас в том, что это есть. Наконец, мы имеем дело с нацеленностью на объект, на яблоко. Я скажу вам «спелое яблоко радует глаз как улыбка ребенка».
Я говорю вам о том, что суждение интересует меня только очень короткое время. Суждение – не более чем момент инструктивного поведения. В примере с нервной дамой то, что «дверь шумит» интересует меня постольку, поскольку дама встала, открыла дверь и закрепила ее, поставив в соответствие незакрепленной двери закрепленную дверь. Как только это произошло, я изгоняю то, что «дверь шумит» из своей памяти. Я не собираюсь уподобиться ослам, для которых суждение ценность. Я могу охарактеризовать вам их – они запоминают суждения. Более этого – они каталогизируют их. Каталогизация или коллекционирование суждений приводит их к теории понятия, они выдумывают универсалии о которых составляют множество суждений, они пишут статьи в энциклопедии, посвященные тому или другому предмету. Я говорю вам, что мне они бесконечно чужды и неинтересны. Я образую суждения в пределах функционирования и забываю их. Однако я предпочитаю сохранять в памяти то, что имеет форму суждения, а именно стимул, поскольку последний позволяет мне ориентироваться в опыте. Стимул играет роль условного оператора в программировании. Эта роль сродни причине, но, как я покажу ниже, условный оператор программирования не является причиной. Употребление его следующее: если человек нуждается, я готов оказать благодеяние этому человеку. Это не причина. Речь идет о связи условный оператор-инструкция, что является фундаментальным отношением программирования.