Сборник "Чистая фэнтези"

— Хорошо, сударь медикус, — подвел итог обер-квизитор. — Но только до границы Майората. Слышите? Там вы нас покинете.

— Разумеется! Я за их рубежи больше ни ногой. Благодарю покорно.

И горбун снова замолчал, исподтишка косясь на барона.

***

— Солоночку можно?

— Извольте.

Анри придвинула столовый прибор, взяла костяную солонку, искусно выполненную в виде черепа с тремя дырочками в теменной части, и через плечо протянула назад. Но рука окаменела на полпути: уж больно грозен стал вид милейшего гроссмейстера Эфраима. Нервно облизывая губы, измазанные киселем, сведя брови над переносицей, гросс уставился за спину вигиллы: туда, где ждал неизвестный любитель солененького.

— Может, гусь лапчатый, тебе еще и «foie gras» на листьях руколлы? — поинтересовался он у безобидного просителя. Голос старца скрипел, будто ворот заряжаемой катапульты. С каждым словом в едальне делалось ощутимо прохладнее. — С цукатами и трюфельером? Или самого под «foie gras» откормить?!

Не выдержав, Анри обернулась. Процесс откармливания гусей под «жирную печень», был ей известен: в глотку птице трижды в день вставляли воронку с узким носиком, наполняли грудой мелких орешков и пропихивали еду вниз специальной толкушкой, массируя гусю шею. Такое врагу не пожелаешь, а тут всего-навсего соли спросили.

И чего Фрося взъелся?

Молодцеватый дрейгур — чуть более розовый, чем остальные восставшие труженики, но не слишком — пятился назад от их стола, дрожа всем телом. Губы дрейгура тряслись, ритм движений разладился. Видно было, что покойник чует за собой вину, но в чем эта вина состояла, оставалось загадкой.

— Простите, набольший товарищ Эфраим!..

— Соли ему… Вот возьму и на хвост насыплю!..

— Больше не повторится!..

— Вы уверены, малый товарищ?

— Да!.. клянусь… искуплю…

— У нас не много правил, друзья мои, — внезапно забыв о виноватом дрейгуре, гроссмейстер заулыбался и просиял летним солнышком. — Но кое-что следует запомнить, во избежание. Значит, так: соли малым товарищам не давать. Станут клянчить — гнать в три шеи! И, самое главное: ничего мясного, включая птицу и рыбу. У малых товарищей отдельная диета, ее нарушать нельзя. Все рабочие дрейгуры — вегетарианцы. А посему, если вы помните старореттийский корень слова vegetus — бодры, крепки и свежи!

И впрямь, только сейчас Анри обратила внимание: на столах, за которыми подкреплялась чурихская обслуга, стояли тазы с мелко рубленной зеленью, блюда с фруктами и овощами, миски с бобами и чечевицей, кувшины с молоком и киселями…

— Но вы же просили дрейгура принести нам еду! — вигилла указала на телячий шницель в своей тарели. — Что ему мешало по дороге украсть кусочек мяса? Или взять солонку с пустого стола, без спросу?

— Малый товарищ ничего не может украсть или взять без спросу. Мораль малых товарищей неизменно на высоте. Соль или мясо ему должны дать. Добровольно. Кто-то из живых. Таково условие, необходимое и достаточное. Если угодно, таково природное свойство организма, поднятого для вторичного использования.

— Зачем такие ограничения? — деловито осведомился малефик, дожевывая пирог с ливером. — Экономия средств? Я бы тогда установил дополнительный запрет на перец и пряности — они дороже мяса.

Эфраим стукнул себя кулачком в морщинистый лоб, словно это косвенным образом объясняло правила Чуриха.

— Экономия? Нет, коллеги! Трижды нет! Кто первый враг дрейгура, бидриогана, зомбея, кыд-кудара, фуксылнуна и им подобных?

— Кто? — поддержал Фернан Тэрц. Узкое подвижное лицо лжестряпчего выражало живейший интерес к теме разговора. — Осиновый кол? Волхв-губитель? Молния о пяти счастливых зубцах?!

— Память! Былое, так сказать, и думы! — Кулачок еще раз стукнулся в лоб, на сей раз крепче. — Эта хроническая и не истребимая до конца зараза! Этот бич поднятых! От соли и в особенности от мяса малый товарищ испытывает ужасные рецидивы памяти. Он вспоминает себя-прошлого, свою трагически оборвавшуюся жизнь, старушку-мать, рыдающую вдову, милых деток — и, соответственно, вспоминает, что в данный момент он категорически мертв. На этом полезные качества малого товарища заканчиваются: он ложится, увиливает от работы, говорит, что всех видал в гробу, дерзит и всячески разлагается. Поэтому мы вынуждены, сами понимаете, ограничивать…

— Почему бы тогда не нанять живую прислугу? Выйдет дешевле, чем этих поднимать: и по деньгам, и по расходу маны…

— Использовать живых людей для удовлетворения низменных потребностей? В качестве слуг? Помыкать себе подобными?! Это безнравственно, коллега! Живой человек — венец творения! Не побоюсь сказать, пуп земли! Омфалос!

Голубчик, вы сами представьте: приказывать такому же, как вы, подвергать его насилию за помесячную плату, унижать повиновением… У вас не возникает душевного содрогания?! Судя по кривой ухмылке малефика, содрогания он не испытывал.