Сборник эссе

Не таков подвижник – строитель Жизни настоящего времени. Ни покроем одежды, ни наружностью не отличается он от остальных людей. И рабочий комбинезон, штатский костюм, ряса священника, фрак дипломата и мундир воина одинаково могут служить ему облачением.

Не в дыму ладана приход его, а в жестокой свалке людей за карьеру, богатство и утоление гложущих страстей... Не благоговейно сложенные головы видит он вокруг, а исподлобья бросаемые, полные подозрения взоры, насмешки и злобное шипение, которые точно говорят:

– Врешь... Святошей прикидываешься... Не обманешь нас... Не может быть, чтобы ты не блудил, не обманывал, не пьянствовал, не злословил, не присваивал, как мы... Скрываешь только...

Уродливые летучие мыши злобной клеветы летят ему вслед. Редко-редко он увидит вопрошающие глаза ищущего истинного познания, которому можно дать зерно совета... Еще реже встретит собрата, зажегшего, как и он, светильник сердца и вышедшего звать на трапезу познания...

Встретит он неприязнь и противодействие там, где незамеченно, не вызвав никаких протестов, прошел бы самый обыкновенный человек, «раб страстей».

...Пустыни... Вот оно – раскинулось необозримое сожженное пространство бывших городов, сел, лесов, нив... Нигде ни кустика, ни травинки – лишь пепел и песок... Днем проносящиеся ветры крутят громадные столбы пыли, гремят оторванными металлическими листами на каркасах всюду валяющихся сгоревших летательных машин... Отрывает ветер и снова засыпает белые костяки на гигантских кладбищах, где нашли мгновенную смерть целые армии... Гонит ветер столбы пыли, а по земле бегут струйки песка и, шурша, заползают в безвекие глаза черепов под заржавелыми касками... Ни дымка от жилья, ни песни, ни голоса, ни птичьего посвиста.

Лишь темной ночью, может быть, промелькнет, как тень, случайно забредший сюда волк, и как рыдание, как жалоба издали донесется его завывание.

Пустыня Жизни с ее бесплодными буграми каменных сердец, чье мертвящее равнодушие и холод убивают улыбку при рождении и светлый порыв в самом зачатке, где песок ничтожных интересов и мелких забот, поднятый ветром зависти, тщеславия и страстей, застилает истинную цель человеческого существования и заставляет устремляться к миражам, рассыпающимся у порога достижения...

Эволюционная целесообразность и мужество отказа от старых, отживших форм должны быть характерными чертами подвижника нашего времени. Ему должно быть ведомо, что величайшим творческим фактором в беспредельности и времени, в беспредельности эволюции и духовного восхождения является неограниченная свободная мысль. Поэтому всякое ограничение, всякий запрет коснуться чего-либо анализирующей пытливою мыслью ему неприемлем.

Отсюда неприемлемость для него незыблемости какого-либо догмата, этого краеугольного камня догматического богословия.

Драматично, что теософы подвергаются нападениям не только со стороны своих естественных противников – служителей зла, но и со стороны тех, от кого они вправе были ожидать поддержки и понимания – от служителей церкви.

Казалось бы – незачем им ополчаться на людей, прилагающих все усилия, чтобы проводить в жизнь учения Христовы (которые, впрочем, в основном не отличаются от других великих религий); незачем усматривать рога дьявола в поведении людей, являющих высокий пример нравственности, то есть осуществляющих на деле конечную цель существования самой церкви, цель, для достижения которой Церковь лишь средство. Но вот именно последнее, то есть осуществление цели без участия Церкви и не по ее рецептам, приводит служителей Церкви в негодование. Они возмущены, когда не видят теософа смиренно являющимся за очередным отпущением грехов, ибо последний познал великий космический закон причин и следствий – закон Кармы.

Учение Агни-Йоги, являясь кульминацией теософии, данной в прошлом столетии через Е. П. Блаватскую, требует от изучающих прежде всего усвоения двух основных доктрин, лежащих в основе всех великих религий, а именно закона Кармы (закона причины и следствия) и закона перевоплощений.

Оба эти закона существовали в первые века и в христианском вероучении и были отменены невежественными епископами по весьма несостоятельным соображениям лишь в VI веке на Константинопольском соборе.

Содержание этих законов представляет азбучные истины, известные каждому, мало-мальски знакомому с восточными религиями или с теософической литературой Запада. Но, имея в виду массового читателя, который не имел касательства ни к первому, ни ко второму, мы вынуждены дать хотя бы самые краткие характеристики обоих.