Сборник фантастических рассказов

Пока в сознании Погодина медленно, цепляясь одна за одну, протекали мысли доберман остановился, точно вспомнив о чем-то важном, быстро вернулся и на несколько результативных мгновений поднял заднюю ногу у колеса теткиной машины.

Сделав дело, собака выразительно взглянула на Погодина и побежала догонять хозяина. От увиденного кандидат на несколько секунд опешил, а потом засмеялся и его вдруг охватило странное чувство общности с этим глупым псом.

Когда он вернулся в квартиру, там уже полным ходом шли сборы. Тетка и теща целеустремленно рылись в шкафу, а жена с собранным заранее пакетом, уже совсем одетая, стояла у дверей. Лицо у нее было огорченное, но смирившееся: видно было, что покидать квартиру, уже привычное и известное ей место и ехать в место другое, непонятное и непривычное, ей совсем не хочется, но она понимает что это неизбежно.

— Все, слава Богу, устроилось. Аркадий Моисеич позвонил своей знакомой акушерке, в восемь у нее начало смены… Аркадий Моисеич говорит: у Даши слабая аура, надо помочь ей положительными эмоциями, думать о светлом и радостном… — быстро заговорила тетка, показываясь из комнаты.

Женина семья, хотя и обладала отменным здоровьем, любила лечиться. Болезни их были мудреные и непонятные, чередующиеся с умопомрачительной быстротой.

Аркадий Моисеич был знакомый или, как тетя любила говорить, «личный» врач их семьи, связанный с целой цепочкой других светил и работавший с ними «в связке». Медицинская специальность у него была самая туманная — что-то связанное с эндокринологией, но это не мешало ему консультировать от всех болезней и выписывать гомеопатию и овес.

Аркадий Моисеевич, которого Погодин видел лишь однажды, был толстый бородатый, очень уравновешенный еврей с волосатыми, очень широкими запястьями и короткими пальцами. Ел он всегда шумно и громко и так же громко смеялся, и сложно было поверить, что этот человек видит ауры и лечит одним прикосновением.

— Васенька, мы уезжаем. Ты поедешь с нами? — спросила жена, касаясь сзади его рукава.

— Да, поеду… — кивнул Погодин, чувствуя, что остаться сейчас дома невозможно для него.

— В чем ты поедешь, в этих спортивных штанах и дачном свитере? Учти обратно тебе придется добираться на метро, тетя не сможет тебя подвезти! И не спорь, не спорь со мной, со мной нельзя сейчас спорить… — быстро сказала жена, капризно поджимая рот.

— Ладно, я переоденусь, только успокойся… — снимая на ходу свитер Погодин пошел в комнату.

— Только быстрее, пожалуйста! Неужели раньше нельзя было: беременная женщина собралась, а тебя ждем… Кто рожает? — крикнула ему вслед тетка.

Открыв шкаф, кандидат рассеянно остановил взгляд на сложенных в стопку свитерах и выглаженных, плотно притиснутых друг к другу теснотой пространства рубашках, брюках и пиджаках. Складывала и гладила его вещи жена, и Погодин старался без нужды не заглядывать сюда, чтобы не нарушать царящего в шкафу строгого иерархического порядка. Необходимость выбирать одежду самому угнетала его и казалась неважной, тяготящей мелочью, и поэтому надевал он всегда то что первым попадалось под руку.

Заметив свои старые любимые джинсы, вытершимся сгибом глядевшие с одной из полок, Погодин обрадованно потянулся к ним. Хотя дверь в комнату была прикрыта, а жена оставалась в коридоре, она, шестым чувством уловив, что он собирается сделать что-то запретное, крикнула: «Нет, не эти, возьми серые брюки! Они на вешалке справа!» Погодин в который раз удивился своеобразной интуиции Даши, проявлявшейся всегда неожиданно и в основном по хозяйственным вопросам. Даже плескаясь в душе, она догадывалась, какой из многочисленных запретов пытается он нарушить: полезть ли в сахар мокрой ложкой, поставить на полировку стакан без подставки или пройти в уличной обуви в комнату.

Погодина все эти правила тяготили, не удерживались в памяти, казались неважными и условными. Порой в нем пробуждалось к жене тяжелое, нехорошее чувство, и ему казалось, что живет с женщиной недалекой и мелочной, и боялся что дети, если пойдут в нее, тоже будут такими же хозяйственными и мелочными.

В такие минуты он ощущал себя загнанным в тупик и злился, а жена, словно почувствовав в нем перемену, притихала, становилась предупредительной и ласковой, и Погодин вскоре смягчался и забывал о своем раздражении.

Когда он вновь вышел в коридор, жена окинула его быстрым проверяющим взглядом, скользнувшим от воротничка рубашки до самых носков. Они закрыли квартиру и вышли. На лестнице Погодин хотел придерживать жену за руку или даже снести ее, но Даша спускалась сама, не касаясь перил и в конце пролета по привычке шагая сразу на две ступеньки.

— Перестань, ты что не понимаешь? Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Погодин.

Даша, шедшая до того по лестнице с нормальным лицом, на мгновение задумалась, на всякий случай придав лицу страдальческое выражение, а потом чуть пожала плечами и сказала:

— Все хорошо… Только где-то вот тут болит… — и вновь последовал неопределенный жест, который можно было отнести не только к животу, но и к груди и даже к ногам.