Да. Он пришёл на один из концертов очень пьяный. Он увидел меня, схватил меня за руку и сказал: «Я видел тебя в Египте, ты был прекрасен... а потом ты у меня отсосал!» На сцене я сказал: «Дамы и господа, сегодня День всех святых, и у нас сегодня должны были быть важные гости - например, Джордж Линкольн Рокуэлл, глава Американской Нацистской Партии - но, к сожалению, зайти к нам смог только Джон Уэйн.» Он встал, начал какую-то пьяную речь, и его телохранители сказали мне, чтобы я вёл себя поспокойнее.
Меня познакомил с ними Эрик Клэптон. У них были все эти слепки членов таких людей, как Джими Хендрикс. Одна из них готовила форму, а другая в это время отсасывала у клиента. Клиент вынимал конец у неё изо рта, и другая «ваятельница» накладывала на него гипс. Мы отказались, так сказать, увековечиться.
Мы играли везде. Например, в Монреале, в клубе «Новая Пенелопа» - там было 20 градусов мороза. Пока мы добрались от гостиницы до клуба, у нас буквально замёрзли сопли в носу. Духовые инструменты были такие холодные, что к ним примерзали и губы, и пальцы. Для того, чтобы играть, их требовалось разогреть. Это было очень первобытно. Но если бы мы этого не испытали, мы, наверное, не выдумали бы тех безумных сценариев участия публики и наказания публики, что мы разыгрывали в то время.
Вопрос стоял так: «Как далеко они могут зайти?» На что мы сможем подбить публику? Наверное, ответ был - на всё, что угодно. Мы вызывали человека и говорили ему: «Сними ботинки и носки, возьми носки в руки и облизывай их, пока мы играем.» Всё, что приходило в голову. Пока человек, дававший такие указания, находился на сцене, они делали всё, что им говорили. Остальные зрители смеялись над человеком, который делал эти уморительные вещи, но в то же самое время они говорили себе: «Я бы это тоже смог! Это мог бы быть я!» В одном нью-йоркском театре -раньше это был порнокинотеатр или что-то в этом роде - на дальнем конце сцены была проекционная кабина. Мы протянули оттуда до другого конца сцены верёвку с прищепками. Наш барабанщик Моторхед получил инструкцию в случайно выбранные моменты представления прикреплять к ней разные объекты и запускать их на сцену. Когда они приземлялись - неважно, что это было - мы начинали над ними импровизировать. Однажды он прислал куклу без головы в позе «раком». Она просвистела над публикой как призрак и уткнулась в столб над нами. За ней прилетела трёхфутовая генуэзская колбаса, которой мы оттрахали эту куклу. Мне показалось, что нет смысла выбрасывать эту совершенно нетронутую колбасу, и я пригласил одну милую девушку с очень длинными волосами, в костюме Маленькой Мисс Маффет, выйти на сцену и съесть её. Мы играли, а она ела. Она расплакалась, потому что не могла её доесть. Я сказал, что всё нормально, мы сохраним её для неё, и она сможет вернуться и доесть. Она так и сделала.
А за чем следить? Если появится что-то сенсационное, то этого не будет на MTV, это будет Sister Souljah у Лэрри Кинга.
Я был приглашён в качестве гостя на шоу Боба Берковица - рассказать о деловых возможностях в Советском Союзе; я ездил туда и кое-что знал об этом. Это были довольно забавные полчаса. После этого Боб пригласил меня замещать его на время его отпуска.
Я знал парня, который был рок-н-ролльным музыкантом, а после революции стал высокопоставленным членом чешского парламента. Я попросил его устроить мне встречу с Гавелом, чтобы я мог расспросить его о чешской экономике для FNN. Я встретился с Гавелом, но как только я начал говорить об экономике, он посоветовал мне обратиться к его консультантам; он ничего о ней не знал. Интервью у нас не получилось, но познакомиться с ним было здорово.
Мне кажется, что Бархатная Революция была чем-то вроде чуда. Т.к. он был как бы фокусом всего происходящего, я подумал, что он будет хорошим собеседником. Так и оказалось. Во время разговора он сказал, что к ним приезжает Дэн Куэйл. Я выразил своё соболезнование. Я сказал, что мне очень жаль, что он будет вынужден вести беседу с таким тупицей. Но в конце концов в американском посольстве всё переиграли. Вместо Куэйла прилетел Джим Бейкер - по пути в Москву.