— Я рад. И учтите, господа курсанты, закрывать сессию вы будете в моем училище, а потому…
— Больше драк не будет, господин директор, — кивнул Михаил.
— Если нас не спровоцируют, — тихо добавил я.
Директор побагровел.
— С-свободны, — рявкнул он под короткий смешок внимательно наблюдавшего за происходящим куратора китежцев.
Мы коротко попрощались с присутствующими и покинули кабинет, пока директор не запустил нам вслед чем-нибудь тяжелым вроде малахитовой чернильницы, которую его ладонь уже нашарила на столе. Вряд ли, конечно, уважаемый Роман Спиридонович опустится до такого, но… в общем, лучше не рисковать.
На обратном пути, стоя на задней площадке трамвая, я поделился своим недоумением по поводу происшедшего с Горским, на что тот только развел руками.
— Они просто пытались замять это дело, Кирилл, — проговорил Мишка. — Проступок, как ни крути, был серьезный, и оставить его без внимания дирекция не может. А тут удачная возможность, как говорит отец, "развести бойцов по углам". Свое наказание получили и они и мы, при этом китежцы не потеряют лица, позволив штатскому учреждению наказывать своих курсантов, а наша дирекция показывает, что не позволяет лезть военным в чужую епархию. К тому же если бы мы получили свое наказание прямо сейчас, а китежцы лишь через год, учиться в нашем заведении им стало бы очень некомфортно. Вот так.
— Логично, — кивнул я. — Только меня не оставляет мысль о странности такого резкого решения вопроса с обменом. Фактически в нас просто ткнули пальцем и сказали: "Поедете ты и ты". Никакой подготовки, никаких списков и утверждения кандидатов. Да что там, мы же несовершеннолетние! А тут даже слова не было сказано о переговорах с опекунами или родителями.
— М-да, странная спешка, — покачал головой Михаил. — Но в остальном…
— Ну? — поторопил я приятеля.
— По поводу несовершеннолетних… Ты устав читал? — осведомился Горский и, заметив мою заминку, вздохнул: — Понятно. А вроде не дурак… Ладно, объясняю. Все вопросы обучения студентов, курсантов и слушателей с момента поступления и до выпуска решаются только ученым советом университета. Ни опекуны, ни родители, ни даже Большая палата Новгорода не имеют права вмешиваться. А наше училище, как ты должен помнить, является частью Ладожского университета. — Словно в подтверждение своих слов, Михаил ткнул пальцем в кокарду на своей фуражке, где красовался герб того самого учебного заведения.
Вот тут у меня в мозгу и щелкнуло. Вспомнились исторические очерки, читанные мною еще в
— Право на герб, право на самоуправление… — пробормотал я.
— Право суда и прочее… — подхватил Горский. — Именно. Университет, со всеми его отделениями, училищами и школами, это фактически государство в государстве. Разве что вместо налогов живет за счет платы за обучение.
— А Классы?
— Пф! В том-то и дело, что это детище военного ведомства Русской конфедерации. Отсюда и все эти танцы с обменами, и дипломатические игры с наказаниями, — ответил Михаил и, помолчав, добавил: — Ну, я так думаю.
— Вот же… — Я еле сдержался, чтобы не выругаться. — Интересно, и почему никто до сих пор не додумался прижать этот пережиток Средневековья?
— Ха… — Михаил весело ухмыльнулся. — Может быть, потому что большинство людей, что-либо значащих в политике, когда-то были студентами? А может быть, потому что все университеты связаны между собой огромным количеством договоров, статутов и соглашений? И стоит надавить на один, как за него вступятся все?
— Уважаемый Михаил Иванович, мне кажется, у нас есть интересная тема для частного разговора… в более… спокойной обстановке. Что скажете? — медленно проговорил я, не сводя взгляда с собеседника. Горский насторожился и стер улыбку с лица.
— Ну, если вы настаиваете, Кирилл Миронович… — после небольшой заминки ответил он, подхватывая мой тон. — Сегодня вечером, у нас?
— После ужина, — согласился я и, глянув в окно, дернул Мишку за рукав. — Наша остановка, выходим!
Вернувшись домой, я заперся в комнате. Хельга в конторе, опекун куда-то слинял, и даже тетушка Елена еще не пришла, так что в доме тихо и пусто, и у меня есть время на размышления.