Я наскоро переоделась, накинув прямо на голое тело голубое шерстяное платье и вышла к отцу. Увидев меня, он опешил. А я не могла понять почему его лицо исказила гримаса боли, почему в его руке дрогнул бокал с вином, который он протянул мне. Мы выпили молча. Я подошла к зеркалу, чтобы поправить волосы. Только теперь я поняла, что так возбудило отца. Тонкая шерсть плотно обтянула тело, а затвердевшие соски грудей торчали острыми упругими пирамидками. Я поняла, что допустила непростительную ошибку, но теперь уже изменить ничего не могла. Отец сел к столу и с выражением отчаянности уставился на мои ноги.
— Да, тихо произнес он. — Ты уже совсем женщина. — Иди сюда, сядь.
Я молча кивнула головой. Отец налил вино.
— А, что там? Сказал вдруг отец, тряхнув головой. Все хорошо! Давай выпьем за тебя!
Он посмотрел на меня повеселевшими, задорными глазами и улыбнулся.
— Ты хороша, моя дочка, ты просто великолепна. Выпьем.
Мы выпили. Отец взял мою руку и, глядя мне в глаза, стал ласкать пальцы. От вина, от ласки, от какой-то интимной близости, я почувствовала необыкновенное наслаждение и прилив бурной, безумной похоти захлестнул меня, затуманил разум.
— Я хочу тебя поцеловать, сказал он, — ведь я имею право на это. Ведь я же твой отец, а ты моя дочка.
— Да, отец сказала я. Он притянул мою голову к себе и начал осторожно, а потом все более страстно целовать щеки, лоб, глаза, руки.
— Давай потанцуем, — сказал он оторвавшись от моих губ. Он включил магнитофон. Под плавные, тихие звуки блюза мы стали извиваться на месте, тесно прижавшись телами друг к другу. Я отчетливо почувствовала животом твердь его напряженного члена и это привело меня в дикий восторг.
Вдруг отец замер, отстранил меня и с тихим стоном отвернулся.
— Как жаль, что ты моя дочь, глухо произнес он.
— Почему?
Он резко обернулся ко мне:
— Потому, что… Что об этом говорить махнул он рукой, выпьем. Мы опять выпили.
— Так все-же почему плохо, что я твоя дочь? С вызывающим ехидством спросила я, усаживаясь к нему на колени.
— Ты сумашедшая девчонка, воскликнул он, пытаясь снять меня с коленок. Но я обняла его за шею и прильнула губами к его губам долгим страстным поцелуем.
— А мне нравится, что ты мой отец, мне нравится, что ты настоящий мужчина.
— Ты глупости говоришь, девчонка, — с испугом произнес он, отстраняясь от меня. Я чувствовала под собой его великолепный член и совершенно обезумела от похоти.
— Нет, — растерянно воскликнул отец, это невозможно, это безумство! Иди к себе, детка. Мне нужно…
— Легко сказать — иди к себе… — Я буду спать с тобой! — Решительно сказала я и направилась в его спальню. Он ничего не сказал.
Сбросив платье, я голая легла в постель, с головой закуталась в одеяло. Отец долго не шел. Я уже начала думать, что он заснул за столом. Вдруг дверь спальни скрипнула, отец вошел в спальню. Несколько секунд он нерешительно стоял возле кровати, а потом стал раздеваться. Очевидно, думая, что я сплю, он осторожно лег рядом со мной поверх одеяла.
— Ложись под одеяло, — спокойно и властно сказала я. Отец повиновался. Мы лежали под одеялом, сохраняя бессознательную дистанцию. Между телами. Меня колотила нервная дрожь. С ним творилось тоже вдруг я рванулась всем телом, в неистовом порыве прильнула к нему, обняв рукой за шею. Он схватил меня и с силой прижал к себе.
— О, девочка, ты прекрасна, — прошептал он, задыхаясь в похоти. Я говорить не могла. Еще секунду и я была под ним. Он раздвинул мои ноги и стал осторожно вставлять маленькими толчками свой член в мое, сильно увлажненное влагалище.
Вот, наконец, свершилось! — мелькнуло у меня в голове я порывисто подвинулась к нему навстречу и член молниеносно вошел в меня до конца, упершись в матку. Чувствуя его огромность и толстоту, я охнула.
— Тебе нехорошо? — Заботливо спросил он.
— Нет, нет хорошо. Это я от удовольствия.
Мы неистовствовали несколько часов. Я стремилась познать его как можно полнее. Он имел меня всевозможными способами и больше всего мне нравилось через зад. А совсем уже днем, отец поставил меня у кровати, я легла на кровать грудью и почувствовала, как его упругий набухший член входит в мой анус. То было последнее, что было еще нужно…
Великолепная Зейнаб