Читаем Сборник критических статей Сергея Белякова полностью

Сборник критических статей Сергея Белякова

Сборник критических статей Сергея Белякова.

Сергей Беляков , Сергей Станиславович Беляков

Критика / Самиздат, сетевая литература / Документальное18+
<p>Сергей Беляков</p><p>Статьи</p>

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

<p>Волк в овчарне</p>

Герман Садулаев писатель непопулярный, но модный. Его книги пока что не сметают с полок, но в среде профессиональных литераторов он известен и любим. Настолько любим, что осенью 2008 года стал фаворитом букеровского шорт-листа, а весной 2009-го большое жюри «Нацбеста» вывело роман Садулаева на первое место. Премию не дали, но у него ещё всё впереди.

Садулаев сделал себе имя не скучной офисной прозой на манер «Таблетки», а яркой, огненной, талантливой и безумно неполиткорректной книгой «Я — чеченец», фрагменты которой «Знамя» и «Континент» напечатали в декабре 2005-го.

С тех пор Герман Садулаев стал постоянным автором этих журналов, быстро прошёл путь от начинающего литератора до известного (пока что в узких кругах) прозаика. Но, как писал Аркадий Гайдар, всё бы хорошо, да что-то нехорошо…

— О, евреи никогда ничего не делают своими руками <…>

— А Вы не антисемит, Дон?

— …Я интернационалист. И вообще, антисемитизм придумали сами евреи.

Знакомые мысли, правда? Высказывает их идеальный герой Садулаева, смелый воин, оригинальный мыслитель, сочинивший свою версию русской истории.

Вскоре Дон Ахмед со своими нукерами падёт смертью храбрых, спасая Россию от нашествия китайцев: «Они погибли, как спартанцы при Фермопилах», зато «трупы узкоглазых» вывозили грузовиками.

Интересный автор, где-где, а в «Знамени», «Континенте» и «Дружбе народов» другого такого с фонарями не найдёшь.

Герман Садулаев нарушил неписаные правила игры, но этого никто не заметил.

Лучше всего Садулаев пишет о любви и ненависти. Любовь не к женщине, женщины для его героя — низшие существа, но любовь к нации. Ненависть — к её врагам.

«Чеченец всегда держит себя так, как будто сегодня ему принадлежит весь мир» («Я — чеченец»). Самые лучшие люди на свете — чеченцы. Они великодушные, щедрые, благородные, отважные. Никогда не стреляют в спину, не обижают беззащитных, никому не кланяются и никому не платят дань. Сами возьмут.

Чеченцам противопоставлены русские, народ «старый», «ленивый», пассивный. Среди русских полно «опущенных бродяг» и «затюканных рабов».

Если чеченец свершает какую-нибудь подлость, то оказывается, это и не чеченец вовсе, а, скажем, кабардинец, который только выучил чеченский. И напротив, если русский парень отважен до безумия, то вскоре выяснится, что этот парень — чеченец по крови.

Кровь, по словам инфернального героя булгаковского романа, — великое дело. Вопросам расы и крови Садулаев оставляет почётное место. Русские князья, оказывается, потому подчинились монголом, что их кровь потеряла первоначальную чистоту, была разбавлена смешанными браками со славянами и, возможно, евреями («Учение Дона Ахмета»).

Смешанные браки несут угрозу и чеченцам. Русские девушки с «пшеничными волосами» оружие куда более опасное и разрушительное, чем русские огнемёты и ракеты «земля — земля» («Я — чеченец»).

Новая Хазария

Националистические вещи удаются Садулаеву лучше всего. Все они яркие, нередко — талантливые.

Но вот писатель берётся за критику общества потребления, и дар ему изменяет. Возможно, всё дело в темпераменте Садулаева. Он презирает потребительскую цивилизацию, разоблачает её сатанинскую природу, но его ненависти она недостойна.

В «Таблетке» Садулаев бывает ироничен, язвителен, но это не его сильные качества. Садулаеву лучше всего даётся не ирония, а пафос, здесь же для пафоса места нет.

Огненный чеченский темперамент не востребован, а без него Садулаев уже не Садулаев. Поэтому «роман» «Таблетка» быстро начинает разваливаться по швам.

Вместо художественного произведения — какой-то набор колонок или постов из ЖЖ. Художественные средства — небогатые — исполняют лишь иллюстративную роль.

Странно, что именно «Таблетка» попала в букеровский шорт-лист. Она лучше минаевского «Духлесса», но хуже «Льда под ногами» Романа Сенчина.

Тот же мир (Россия эпохи стабильности) и почти тот же герой (менеджер среднего звена), но Сенчин написал серьёзный реалистический роман о трагедии «маленького человека», а Садулаев — какой-то ЖЖ-блог.

Более-менее художественные главы «Таблетки» — «хазарские». История Хазарии усилиями Льва Гумилёва уже давно перестала быть предметом сугубо академическим.

«Зигзаг истории», трактат Гумилёва о стране, где власть захватили алчные еврейские купцы, превратившие хазар в эксплуатируемое большинство, а хазарского кагана — в марионетку, был произведением более художественным, нежели научным.

В истории российской антисемитской мысли он уступает разве что «Протоколам сионских мудрецов». Тему Новой Хазарии в 90-е годы не раз поднимал Проханов на страницах «Завтра» и в романе «Господин Гексоген».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное