Сборник "Лазарь и Вера"

Собираясь передать в бухгалтерию документацию для оформления кружка мягкой игрушки (0,5 ставки для руководителя, исходя из утвержденной инструкцией оплаты), Инесса Серафимовна (так звали директрису школы № 66 , а фамилия у нее была — Козлова, и при всем желании не загромождать повествование множеством лишних имен мы должны хотя бы под конец ее представить) обнаружила одну несообразность. И не то чтобы не поверила глазам... Это случилось потом... В первый же момент она только скользнула по небольшой, в ладонь размером, анкетке. Скользнула и вернулась к уколовшей ее строчке вновь... Она подержала листок в руках, заглянула зачем-то на обратную сторону и лишь после этого, пристально вглядываясь в графу «национальность», почувствовала, что не верит и никогда не сможет поверить собственным глазам.

Там, в этой графе, было густо замазано чернилами написанное прежде слово (судя по проступавшим буквам, первой «р» и последней «й» — «русский») и сверху значилось: «еврей». Мало того, снизу, по самому краю анкеты, расположилась приписка: «Исправленному верить». И подпись: «В. Зубченко».

Инесса Серафимовна сняла очки, посмотрела сквозь стекла на окно, на свет. Стекла были чистыми, исключая разве что взявшуюся откуда-то ворсинку. Инесса Серафимовна ворсинку сняла, зацепив ее кончиками заостренных ногтей с облупившимся маникюром. Но это не помогло: слово «еврей» продолжало нависать над многократно зачеркнутым словом «русский».

Инесса Серафимовна отложила криминальный листок и заглянула в следующий. Слово «русская» здесь было также зачеркнуто и сверху четко, печатными буквами, было написано: «еврейка». Анкета принадлежала Маше Сапожниковой. Инесса Серафимовна продолжала перебирать анкеты, как если бы в руках у нее были карты и она, пребывая в уединении, намеревалась разложить пасьянс. В каждой из анкет повторялось то же самое. Виктор Зубченко и Маша Сапожникова, Никита Медведев и Михаил Ципкус, Татьяна Лаврова и Андрей Канаркин, Лора Дынкина и Ашот Мамиконян... За ними следовали — Петровы (их было двое, Иван и Николай), Наташа Ковалева, Лев Максименко, Вероника Черепанова...

Инесса Серафимовна вспомнила, как сама, своими руками отдала всю пачку анкет пару дней назад Тане Лавровой, прекрасной ученице и активной общественнице, когда та попросила их, чтобы исправить какие-то... не то описки, не то ошибки... Занятая в ту минуту важным разговором по телефону, она не стала вникать.

На большой перемене Инесса Серафимовна вызвала к себе Виктора Зубченко.

— Как это понимать?.. — спросила она, показывая ему анкету. — Что такое ты здесь понаписал? Это ведь не бумажка, Зубченко, это анкета — государственный документ, такими вещами не шутят.

— Так я и не шучу, Инесса Серафимовна, — сказал Витька, часто моргая. — Вкралась ошибка, я исправил... Вы же сами говорите — государственный документ...

— Ну-ну, — сказала Инесса Серафимовна, долгим пристальным взглядом всматриваясь в лицо Зубченко. — И с каких же это пор, Зубченко, сделался ты евреем?

— С рожденья, наверное, — покрутил головой Зубченко. — Я так полагаю.

— Ну-ну, — сказала Инесса Серафимовна, — и почему, позволь узнать, ты так полагаешь?

— Этого я не могу вам объяснить, Инесса Серафимовна. Только я так думаю и считаю, что я еврей.

Инесса Серафимовна сдернула с тонкого длинного носа

очки, крутанула дужками вокруг пальца и надела снова.

— Иди, Зубченко, — сказала она твердым голосом, что стоило ей, видно, немалых усилий. — и пришли мне... — Директриса наудачу вытянула одну из анкет. — Да, пришли мне Ашота Миконяна.

19

— Скажи мне, Ашот, где ты родился? — спросила она, когда тот, вежливо постучав, вошел в кабинет и остановился перед обширным директорским столом.

— В Ереване я родился, — сказал Ашот слегка нараспев, расцветая улыбкой. — Говорят, самый красивый город в мире...

— А что это за имя у тебя — Ашот?

— О, это старинное имя, моего деда так звали.

— Вот видишь, — одобрительно кивнула Инесса Серафимовна. — Родился ты в Ереване, имя у тебя — Ашот. Почему же ты пишешь, что ты еврей?

— Какая разница? — сказал Ашот. — У нас все нации равны, разве нет?..

— Разве да, — незаметно для себя в тон ему проговорила директриса («что я такое говорю?..» — подумалось ей секунду спустя). — Но ты ведь сам припомнил своего деда, его звали Ашот... Кто же он был — еврей или армянин?..

— Какая разница?.. — сказал Ашот. — Лишь бы человек был хороший.

И было что-то такое в черных глазах Ашота, в темной их глубине, в горячем, обжигающем их блеске, отчего — можете вы это себе представить?.. — Инессе Серафимовне вдруг стало стыдно. Впрочем, ненадолго.

— Иди, Ашот, и подумай, обо всем подумай хорошенько... А ко мне пускай зайдет Таня Лаврова... Урок начался?.. Скажи — я вызываю...

20