Сборник "Лазарь и Вера"

— А что именно должен я увидеть?..

— Что?.. Да то, что весь мир смотрит одни и те же фильмы, носит одни и те же джинсы, слушает одну и ту же музыку, танцует одни и те же танцы, и как ты тут отличишь — еврея от немца, испанца от итальянца...

— Но Гитлер, — говорю я, — прекрасно умел это делать... Особенно если речь шла о евреях...

— Папочка, — говорит она, — как ты не понимаешь: нет больше Гитлера, и Германия стала другой, и немцы стали другими, всё, всё стало другим...

Вы заметили, каким тоном разговаривают здесь, в Америке, дети со стариками?.. Как с глупыми несмышленышами. А как иначе?.. Они вовсю шуруют на компьютерах, а мы в них ни бэ, ни мэ. Они становятся программистами, хорошие программисты

— нарасхват, а мы даже толком не знаем, что такое — программа, с чем ее кушают. А главное — они зарабатывают по двадцать-двадцать пять долларов в час, а мы экономим на каждом дайме, каждом квотере... Отсюда и отношение к нам соответственное, а как иначе?..

— Послушай, Раечка, — говорю я, — неужели ты думаешь, что за какие-нибудь сорок-пятьдесят лет мир кардинально переменился?.. Торе, — говорю я, — три тысячи лет, но в ней не устарела ни одна строчка...

— Не знаю, папочка, как там насчет Торы, но знаю одно: в наше время нации — это, если хочешь, условность, предрассудок... И если ребята нравятся друг другу — дай им бог, это такая редкость нынче!.. Не будем им мешать...

— Но ты полагаешь, что за эти годы все немцы полюбили евреев?.. Что антисемитизм, который существовал там сотни и сотни лет, взял и умер?.. Что треблинки и освенцимы возникли — так, из ничего?.. Думаешь, что родные, дети и внуки, не ищут оправданий для дедушки-фашиста?.. Не говорят, что он служил своей родине, Германии, был ее патриотом? И никакого отношения, к Холокосту он не имел, про крематории, где сжигали трупы, и газовые камеры — знать не знал и ведать не ведал?.. И что если что-то такое и было, то евреи сами виноваты, нахапали столько золота, что вызвали гнев немецкого народа, чем и воспользовался — да, только воспользовался!.. — Гитлер...

— Папочка, — говорит она, — но ты рассуждаешь так, будто всю жизнь прожил в Германии, а между тем...

— А между тем, — говорю, — всю жизнь я прожил в России, а как там относятся, скажем, к Сталину и вчерашним палачам?.. Разве не похоже?.. Разве не стараются их обелить, очистить, доказать, что все они были патриоты, заботились об интересах отечества, а если кое-где перегибали палку, так от чрезмерной этой любви... И кто там, к слову, стоит сейчас у власти?.. Да все те же партайгеноссе!.. А евреи... С одной стороны, говорят, от них все беды, которые обрушились на Россию, а с другой... С другой — их даже кое-где допускают до власти, чтоб когда понадобится превратить в козлов отпущения... Старый трюк!..

— Папочка, — говорит она, — все это очень интересно, только извини, у меня вторая линия...

Вы заметили, здесь такая мода: не говорят — «заткнись!», «замолчи, ты мне надоел!..», а говорят: «Извините, но у меня вторая линия...»

— Пускай они там подождут, со своей второй линией, — говорю, — пускай она провалится в тартарары, твоя вторая линия, у нас дела поважнее!.. И ты думаешь, — говорю я, — нашей девочке, нашей Риточке сладко придется в этой фашистской семейке, если до этого дойдет?.. Что там никто никогда не скажет ей... Ну, ты сама понимаешь, что я имею в виду... И ее сердечко не сдавит судорога, а голова не расколется на тысячу кусков — от боли, от обиды?.. Так вот, если все это случится, тогда, только тогда она вспомнит и почувствует, что она — еврейка... Не наше ли дело — уберечь ее? И чтоб не наши враги, а мы сами объяснили ей, кто она есть...

— Прости, папочка, — говорит Рая, и я чувствую, как трубка в ее руках накаляется и жжет ей пальцы, — прости, но у меня вторая линия...

— Да черт с ней, — говорю, — с твоей второй линией!.. — И продолжаю, но постепенно до меня доходит, что говорю я в пустую трубку...

Он усмехнулся, выдавил из себя усмешку, глаза его на какой-то миг стали круглыми, жалкими, растерянными. Он взял со стола ломтик сыра, пожевал.

— Хорошо бы сейчас чайку, — сказал он, дрогнув плечами.— Да погорячее. — Он поежился, как будто в спину ему ударил холодный ветер. — Вы не сердитесь, дорогой друг, что я вас так сегодня эксплуатирую?..

В доме было тихо, только старый холодильник зудел, как шмель, да с улицы по временам доносилось истеричное завывание эмердженси, мчащихся кому-то на помощь... Я согрел чайник, налил в чашку, стоявшую перед Ароном Григорьевичем, налил себе и довольно долго ждал продолжения рассказа. Арон Григорьевич потухшими глазами смотрел перед собой, на чашку, на ложечку, которой вяло размешивал сахар. Мне показалось, он устал и держится через силу, сейчас для него самая пора лечь, отдохнуть... Но я не успел ничего сказать, как взгляд его ожил, загорелся, снисходительно-лукавая усмешка изогнула губы и разлилась по лицу.

— Что было дальше?.. Не догадываетесь?.. Попробуйте угадать... Нет?.. А все просто, даже очень и очень просто... Ну?.. Хорошо, тогда слушайте...