Сборник "Лазарь и Вера"

Такая была у него привычка: спозаранок, в то время, когда весь наш дом еще спал и голуби только-только начинали погулькивать, расхаживая по балконным перилам, Александр Александрович являлся ко мне, чтобы потолковать о наших кооперативных делах. То есть он приходил, чтобы составить очередную цидулу в очередную инстанцию по поводу труб, вентилей и заглушек, в которых остро нуждается наш кооператив. Но инстанции отмалчивались. Полагая, что прочие возможности нами уже исчерпаны, я рекомендовал Александру Александровичу обратиться напрямую в Верховный Совет. Однако Александр Александрович не был склонен к моему молодому экстремизму. «По крайности, — говорил он, — мы и туда напишем... Но только по крайности». Он сидел в кресле, покачивая ногой, пристроив на костистом колене свою плоскую, блинчиком, кепочку и пристально рассматривая меня острыми, колючими глазками. Не знаю, о чем он при этом думал...

Утро, с моей точки зрения, было не самым лучшим временем для наших деловых встреч, но, во-первых, я с детства усвоил, что общественное (а в данном случае — наш кооператив «Первомайский») выше личного, а во-вторых — прежде, чем стать нашим председателем, Александр Александрович лет по меньшей мере тридцать шоферил, гонял грузовые машины по тысячекилометровому Бийскому тракту, и лицо у него было загрубелое, кирпичного цвета, словно обожженное сибирскими морозами. Выложи я ему все, что думаю о наших утренних свиданиях, он мог бы меня не понять и обидеться, поскольку в его представлении я — интеллигент, к тому же — литератор, да еще из тех самых, кого ругают в газетах...

3

И вот однажды, говорю я, в самую рань, едва я расположился за машинкой, чтобы приступить к давно задуманному рассказу, едва пригубил чашку с крепчайшим бразильским кофе, едва зажег сигарету и сделал первую, самую сладкую затяжку, как раздался звонок — и на пороге, слегка пригнув голову и сутулясь, чтобы не задеть макушкой за перегородку, появился Александр Александрович, наш председатель.

Конечно, я понимал, что по утрам ему не спится, кроме того, в доме у меня единственного имелась машинка... И потому все, что хотелось мне в тот момент произнести вслух, я произнес про себя, и провел Александра Александровича к себе в комнату, и усадил, как всегда, в кресло, и осведомился насчет кофе и сигарет, а также — не без легкой язвительности — спросил, в какую инстанцию мы станем писать нынче — в Верховный все-таки Совет, в Политбюро КПСС или — чего уж там! — шарахнем сразу в Организацию Объединенных Наций?.. Александр же Александрович, по обыкновению, бразильскому кофе предпочел стакан воды из-под крана, особенно полезной, считал он, по утрам натощак, взамен сигарет вытянул из кармана пачку «Беломора», а язвительный мой вопрос пропустил мимо ушей.

Светлые глазки его воспаленно блестели из-под лохматых бровей и были красными, как после бессонницы. И весь он выглядел возбужденным, сосредоточенным на какой-то всецело захватившей его мысли. Он то глубоко затягивался, гулко кашляя в кулак после каждой затяжки, то сидел неподвижно, распрямив спину и сцепив на коленях руки, то, спохватясь, чиркал спичкой и зажигал погасшую папиросу.

— А ведь Пизанская-то башня па-адает, Юрий Михайлович! — проговорил наконец он хриплым от волнения голосом.

— Пизанская башня?.. — переспросил я, не сразу сообразив, о чем идет речь.

— Вот именно, — подтвердил он. — Пизанская башня.

— Ну и что? — растерялся я, пытаясь уловить и не улавливая какой-либо связи между Пизанской башней, Александром Александровичем и мной.

— Как это — «ну и что»?.. — с укором произнес Александр Александрович. — Ведь Пизанская башня — это вам, как говорится, не хухры-мухры. Не какая-нибудь, к примеру, пятиэтажка... — Он постукал костяшками пальцев по стене позади себя, бетон отозвался коротким глухим звуком. — Пизанская башня — шедевр!.. — Он поднял над головой указательный палец. — Другой такой на всем свете не сыщешь.

— Он прищурился и посмотрел на меня с подозрением. — Да вы сами, поди, слыхали...

— Ну как же, как же, — поспешно поддакнул я. Фраза, которой мне хотелось начать рассказ, вертелась у меня в голове, я старался ее не упустить. — Кому не известно — Пизанская башня, гордость итальянской архитектуры, эпоха раннего Возрождения...

— Так вот, — сказал Александр Александрович, — падает она, Пизанская башня... Па-адает...

Под его взглядом я почувствовал себя так, словно был виновником предстоящей катастрофы.

— Между прочим, она уже четыреста лет как падает, — заметил я не без робости.

— Не четыреста, а без малого шестьсот, — наставительно поправил меня Александр Александрович.

Я приободрился.

— Вот видите, даже не четыреста, а шестьсот! Падает-падает, а до сих пор не упала...

— Так ведь если падает, стало быть, когда-то да упадет.

— Когда-то, может, и упадет, — попробовал возразить я (продолжая твердить про себя ту самую фразу), — только мы-то с вами, Александр Александрович, тут при чем?..