Сборник "Лазарь и Вера"

При всем том генеральной нашей идеей оставалась Пизанская башня. Мы возвращались к ней всякий раз, когда Александр Александрович заходил ко мне, чтобы отпечатать очередное послание, и после, когда он купил где-то старенькую машинку и справлялся с деловой перепиской самостоятельно. Случалось, мы просиживали целые вечера, обсуждая различные способы спасения Пизанской башни. В газетах мелькнуло сообщение, что способ такой уже отыскан и вот-вот начнутся работы, которые исключат возможность падения башни чуть ли не в течение ближайшей тысячи лет, однако известие это вскоре было опровергнуто, да и вообще о Пизанской башне как-то забылось. Государства, большие и малые, враждовали друг с другом, в мировых столицах и тихих курортных городках созывались международные конференции, чтобы их помирить; лидеры разных стран произносили речи, которые с надеждой слушали люди, приникнув к экранам телевизоров; Африка голодала; Европа сокращала посевные площади; Америка боролась против холестерола; терракты следовали один за другим на всех континентах, кроме Антарктиды. До Пизанской ли башни тут было, скажите сами?.. Да и кого за это винить?..

Однако мы оба продолжали помнить о ней. Я не знал, что случилось с нашим письмом, с отличным конвертом большого формата, который подарил нам Тираспольский: в него удобно было вкладывать чертежи. Не знал, добралось ли наше письмо до Пизы или было перехвачено соответствующими органами, заподозрившими, что приложенный к нему чертеж имеет прямое отношение к военным объектам... Всего этого я не знал, как не знал, что мне отвечать тому же Тираспольскому, не говоря уже об Алле и Светлане, на их вопросы по поводу международного конкурса и его итогов. Но когда вечерами, бывало, мы сидели вдвоем, разговаривали и курили, когда моя комната, с низким, как положено в дешевом кооперативе, потолком наполнялась дымом и я распахивал настежь обе створки окна, чтобы ее проветрить, и мы оба, вдыхая свежий, сыроватый воздух, вглядывались в ночную мглу, где-то там, за соседними, рано засыпающими домами, над крышами с путаницей телеантенн, над черным, поглотившим тысячи километров пространством, казалось, мы видели силуэт Пизанской башни. Там, в вышине, среди звезд, она мерцала и светилась, и клонилась вниз, и еще немного — могла упасть, рухнуть на землю... И чтобы не случилось такой беды и несчастья, казалось нам, нужно немедленно куда-то бежать, кого-то спасать...

АНТИСЕМИТ

1

Я не любил евреев.

Особенно — евреек.

Те, кого я знал, кого видел перед собой, ничуть не походили ни не Бар-Кохбу, ни на Маккавеев, ни на Юдифь с Эсфирью. Ничего подобного... Как-то раз перед убогим нашим общежитием притормозило такси и через пару минут, распахнув зазвеневшую стеклами дверь, к нам ввалился черноволосый, быстроглазый юнец в спортивном, затянутом на щиколотках костюме, с двумя оттягивающими руки чемоданами и пузатеньким тючком, который он, пиная ногами, катил перед собой. «Александр Житомирский... Можно просто Алик», — представился он, покровительственно скользнув прищуренным взглядом по несколько оторопевшим обитателям нашей рассчитанной на восьмерых комнаты с одной еще пустовавшей койкой. «Какой счет?..» — осведомился он, прицелясь ухом к громыхавшей в углу черной картонной тарелке. И тут же, насмешливо изогнув тоненькую полоску реденьких усиков, твердо изрек: «Каждый порядочный москвич болеет за «Спартак». Потом он принялся распаковывать чемоданы, тючок, застелил свою койку собственным ватным (вместо наших, набитых соломой) матрацем, собственным одеялом и собственной (все из того же тючка) пуховой подушкой. Мало того, вдобавок он достал аккуратно завернутый в клеенку керогаз и по меньшей мере три умещавшихся одна в другой алюминиевые кастрюли и отнес все это хозяйство на кухню, именуемую нами «кубовой», поскольку там находился котел, из которого мы начерпывали кипяток в положенный каждой комнате вместительный никелированный чайник.

Алик Житомирский?.. Глядя на него, я сгорал от стыда. Я готов был провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь наш досчатый, в прогнивших щелях пол. Хотя — какое мне, в сущности, было дело до этого Алика Житомирского?.. А вот поди ж ты... В нашей комнате, как и во всем общежитии, преобладали ребята из села, «городские» уезжали учиться в Москву, Ленинград. Мы еле-еле дотягивали до стипендии, пробавляясь по утрам, до лекций, и вечерами, вернувшись из библиотеки, обжигающим кипяточком из «кубовой» и намазанным на черняшку маргарином. Обедали мы треской с вермишелью, экономя каждый рубль на книги и методики, необходимые в «глубинке», куда нас направят после института. И вот — это такси... керогаз... собственные ватный матрац и одеяло...

Алик... Я возненавидел его с первого же взгляда.

2