Сборник "Лазарь и Вера"

Он не только прикоснулся к локтю Александра Наумовича, он даже приобнял Корецкого, по-сыновнему приникнув к жесткому, словно из дерева выточенному плечу своей мускулистой, жарко дышащей грудью... Но в этот момент заговорила до того молчавшая Маша, Мария Евгеньевна, — так, не изменяя российской привычке, все здесь ее называли. 

Да и не вязалось как-то иначе ее называть. Было что-то загадочно-значительное в ее лице, все еще красивом, несмотря на седину и морщины. Черты его были строгими, завершенными, как на античных камеях, и это придавало ему обычно некоторую холодность, державшую собеседника, о чем бы ни шла речь, на раз и навсегда отмеренном расстоянии. Рядом с ее статной фигурой Александр Наумович выглядел плюгавым, не в меру суетящимся очкариком. Раньше, «в той жизни», Мария Евгеньевна заведовала в мединституте кафедрой глазных болезней, консультировала и оперировала наиболее «трудных» больных. Теперь она не пренебрегала любой работой, бебиситорствовала, выучилась водить машину и ездила убирать в домах богатых евреев-ортодоксов... 

Сидя за столом, она прислушивалась к общему разговору — так врач наблюдает за пациентом, не спеша ставить диагноз, и лицо его сохраняет при этом выражение замкнутое, отрешенное. Только глаза Марии Евгеньевны, темно-карие, с вишневым отливом, по временам горячо блестели, хоть она и прятала их под приспущенными веками, а когда они вспыхивали слишком ярко, прикрывала их козырьком приставленной ко лбу ладони. 

— Простите, Марк, но почему же это — другого пути нет?.. — заговорила она, глядя на Марка с настораживающей улыбкой. 

— Это вы решили, что нет, но ведь существуют и другие мнения... 

— Вы о чем?.. Не понял... 

— Ну, как же, Марк... Вспомните Сахарова... Ведь он говорил о другом пути... 

Сейчас ничто не напоминало в Марии Евгеньевне погасшую старую женщину, какой она вышла к столу после чтения писем из России... От нее исходила энергия, слова были резки, отточены, взгляд спокоен и жгуч, Марк не выдержал его, уперся глазами в стоявшую перед ним тарелку с листочками мятой, лоснящейся жиром фольги. 

— Конвергенция... Вам ведь знакомо это слово?.. Почему-то сейчас его или забыли, или стыдятся произносить... Пожалуй, это единственное, чего теперь стыдятся... 

— Видите ли, Мария Евгеньевна... — поморщился Марк, не отрывая взгляда от тарелки. — Сахаров был, без сомнения, святой человек, но наивный... Наивный, как дитя... Во всяком случае, в экономике... 

— Вы полагаете?..

— Убежден... — Марк потер, потеребил себя за мочку, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. — Имеется, как известно, такое понятие — первоначальное накопление... Все помнят, конечно, даже по школьному курсу — «огораживание» в Англии, когда «овцы съедали людей»... — Он окинул сидящих скучливым лекторским взглядом. — А работорговля в Америке?.. Пиратство?.. На чем сколачивали свои состояния Морганы, Рокфеллеры, Дюпоны?.. Это потом они или их потомки становились филантропами, жертвовали миллионы, строили музеи... Но начиналось-то — все знают, с чего... 

— Да, конечно, все знают... Но конвергенция — это совсем другой путь... Вы уж извините, Марк, что вторгаюсь в вашу область... Это, насколько я представляю, слияние, соединение где-то в дальнейшем капитализма и социализма, это сочетание плюсов того и другого... Умное, дальновидное регулирование экономики, защита интересов слабых и бедных, медицина для всех, забота об окружающей среде, о материнстве, детстве — вот что характерно для нынешнего капитализма... Он учится, он берет у социализма его лучшие, сильные стороны, а вы толкуете о рабстве, «огораживании»... 

— Я говорю о периоде первоначального накопления, без него никто не обходился... 

— Так это в прошлом!.. Почему Россия обязательно должна пройти этот путь?.. Ей могут дать любые займы, предоставить самые передовые технологии, да у нее и у самой огромный научный потенциал, величайшие в мире природные ресурсы... У нее нет надобности начинать все с каменного топора, копировать Англию или Америку семнадцатого или восемнадцатого века... Разве не об этом мечтал Сахаров?.. А что мы видим?.. Такое не снилось даже Гитлеру — да, да!.. Без единого выстрела развалить страну, развалить экономику, половину населения отбросить за черту бедности, грабить людей, разворовывая нажитое, наработанное, созданное их трудом — и при этом утверждать, что другого пути нет, все предначертано!.. Я понимаю, когда так говорят те, кто и раньше стоял у власти, и теперь сидит в тех же креслах... Но если так говорят демократы... Вы, Марк... Это страшно! Да, Марк — это страшно!.. 

Гнев и возбуждение молодили Марию Евгеньевну, лицо ее горело, голос вздрагивал, звенел от напряжения.

— Добавлю: того ли хотели наши диссиденты?.. Буковский, Гинзбург?.. А Солженицын, Александр Исаевич?.. Ради этого сидели они в тюрьмах, издавали «Хроники», боролись за права человека?.. — Александр Наумович рывком отодвинул стул, встал и в волнении прошелся по балкону, задевая спинки стульев и чуть не опрокинув стоящую на краю стола бутылку с водкой.