Читаем Сборник лирики 30-х годов полностью

Сборник лирики 30-х годов

Илья Авраменко , Михаил Сергеевич Голодный , Николай Рыленков

Володя! Послушай! Довольно шуток!Опомнись, вставай, пойдем!Всего ведь как несколько куцых сутокты звал меня в свой дом.Лежит маяка подрытым подножьем,на толпы себя разрядив и помножив;бесценных слов транжира и мот,молчит, тишину за выстрелом тиша[23];но я и сквозь дебри мрачнейших немотголос, меня сотрясающий, слышу.Крупны, тяжелы, солоны на вкусраздельных слов отборные зерна,и я прорастить их слезами пекусьи чувствую — плакать теперь не позорно.От гроба в страхе не убегу:реальный, поэтусторонний,я сберегу их гул в мозгу,что им навеки заронен.«Мой дом теперь не там, на Лубянском,и не в переулке Гендриковом;довольно тревожиться и улыбатьсяи слыть игроком и ветреником.Мой дом теперь — далеко и близко,подножная пыль и зазвездная даль;ты можешь с ресницы его обрызгатьи все-таки — никогда не увидать».Сказал, и — гул ли оркестра замолкили губы — чугун — на замок.Владимир Владимирович, прости — не пойму,от горя — мышление туго.Не прячься от нас в гробовую кайму,дай адрес семье и другу.Но длится тишь бездонных пустот,и брови крыло недвижимо.И слышу: крепче во мне растетупор бессмертного выжима.«Слушай! Я лягу тебе на плечовсей косной тяжестью гроба,и, если плечо твое живо еще,смотри и слушай в оба.Утри глаза и узнать сумейродные черты моих семей.Они везде, где труд и учет,куда б ни шагнул, ни пошел ты.Мой кровный тот — чья воля течетне в шлюз лихорадки желтой.Ко мне теперь вся земля приближена,я землю держу за края.И где б ни виднелась рабья хижина,она — родная, моя.Я ночь бужу, молчанье нарушив,коверкая стран слова;я ей ору: берись за оружье,пора, поднимайся, вставай!Переселясь в просторы истории,перешагнув за жизни межу,не славы забочусь о выспреннем вздоре я, —дыханьем миллионов дышу и грежу.Я так свои глаза расширил,что ихдаже облако не заслонит,чтоб чуяли щелки, заплывшие в жире,что зоркостью я знаменит.Я слышу, — с моих стихотворных орбиткрепчает плечо твое хрупкое:ты в каждую мелочь нашей борьбывглядись, не забыв про крупное.Пусть будет тебе дорога одна —где резкой ясности истина,что всем пролетарским подошвам роднаи неповторимая единственно.Спеши на нее и крепче держисьвплотную с теми, чье право на жизнь.Еврей ли, китаец ли, негр ли, русский ли, —взглянув на него, не бочись, не лукавь.Лишь там оправданье, где прочны мускулыв накрепко сжатых в работе руках.Если же ты, Асеев Колька,которого я любил и жалел,отступишь хоть эстолько, хоть полстолько,очутишься в межпереходном жулье;если попробуешь умещаться,жизни, похлебку кое-как дохлебав,под мраморной задницей мещанства,на их доходных в меру хлебах:если ослабнешь хотя б немножко,сдашь, заюлишь, отшатнешься назад, —погибнешь, свернувшись, как мелкая мошка,в моих — рабочих всесветных глазах.Мне и за гробом придется драться,мне и из праха придется крыть:вот они — некоторые в демонстрациимедленно проявляют прыть.Их с места сорвал всеобщий поток,понес из подкорья рачьего;они спешат подвести мне итог,чтоб вновь назад поворачивать.То ли в радости, то ли в печалипанихиду по мне отзвонив,обо мне, — как при жизни молчали,так и по смерти оглохнут они.За ихней тенью, копя плевки, —и, что всего отвратительней, —на взгляд простецкий, правы и ловки —двудушья тайных вредителей.Не дай им урну мою оплюнуть,зови товарищей смело и громко.Бригада, в цепи! На помощь, юность!Дорогу ко мне моему потомку!Что же касается до этого выстрела, —молчу, но молчаньем прошу об одном:хочу,чтоб река революции выстиралаэто единственное мое пятно.Хочешь знать, как дошел до крайности?Всю жизнь — в огневых атаках и спорах, —долго ли на пол с размаху грянуться,если под сердцем не пыль, а порох?Пусть никто никогда мою смерть(голос тише — уши грубей),кто меня любит, пусть не смеетбрать ее… в образец себе.Седей за меня, головенка русая,на стихи былые глазок не пяльи помни: поэзия — есть революция,а не производство искусственных пальм».…Смотрю на тучу пальто поношенных,на сапогов многое множество…Нет! Он не остался один-одинешенек.И тише разлуки тревогой тревожусь.Небо,[24] которое нелюдимо,вечер в мелкую звездь оковал,и две полосы уходящего дыма,как два раскинутых рукава.

Перейти на страницу: