Сборник «Мамины бусы»

Вездеход заблудился окончательно и бесповоротно. Уже шестое, серое и унылое утро встречал он в этой глуши, где солнца и в полдень почти не видно, да и рассвет казался прорывом гигантского гнойника, а не восходом жизнетворного светила. Вездеход не знал названия этого леса, и понятия не имел, каким образом он попал сюда, когда бежал без оглядки, спасаясь от химер, но одно помнил крепко: он не имеет права умереть! Ни за что, ни в коем случае, и ни при каких обстоятельствах не мог он позволить себе роскошь отчаяния или спокойствие смерти. Жизнь Вездехода не была его собственностью, и, следовательно, он не мог распоряжаться ею по собственному усмотрению, не мог, сдаваясь беспощадной судьбе, просто лечь и умереть. Не имел права. Его ждали, на него надеялись, от него ожидали помощи и поддержки, защиты и покровительства. У него были дети и жена, которые, потеряв кормильца, остались бы без всякой опоры. Поэтому он раз за разом вытаскивал из глубокой грязи ногу и делал следующий мучительный шаг. Липкая и тяжёлая, холодная грязь методично высасывала из человека последние капли сил, а бурелом вставал на пути сотнями колючих шлагбаумов. Но шли часы, проходили сутки, а человек не сдавался. Полуслепой от усталости и голода, он механически пёр напролом, и концентрировал всё своё внимание и волю на преодолении очередного препятствия. Всегда исключительно только того, которое нужно было преодолеть в данный момент. Иначе было нельзя. Задумайся он на секунду о беспросветности собственного положения или о длине всего предстоящего пути – и силы бы тотчас покинули его. А так он говорил себе: ещё шаг, ещё один, перелезть дерево, перешагнуть яму – это я смогу, это ещё по силам, а там видно будет! Вперёд, всегда только вперёд!

К концу шестого дня, человек, скорее похожий на упрямое пресмыкающееся, чем на разумное существо, очнулся от того, что перед ним не оказалось никакого преодолимого препятствия. Минуты две простоял он в тупом оцепенении, прежде чем в глазах засветились искорки возвращающегося разума. Вездеход оглянулся и удивлённо констатировал, что перед ним нет больше деревьев и кустов, а под ногами не грязь, а старый и растрескавшийся, но крепкий асфальт. Оглянувшись, он увидел, что дорога острым краем начиналась прямо у кромки леса, откуда ему удалось только что вырваться. Складывалось впечатление, что по каким-то неведомым причинам растительность никак не могла захватить этот клочок чистого пространства. Остановленная у края асфальта, жухлая трава высоким валом нависала над дорогой, а деревья, которые росли здесь много гуще обычного, жадно протягивали свои хищные лапы в сторону поляны. Что бы это ни было, что бы ни останавливало растительность, Вездеход был благодарен ему от всей души. После десятков часов, проведённых в борьбе с зарослями и болотом, идти по асфальту казалось сказочно легко и приятно. На поляне виднелись какие-то старые развалины, угадывались контуры большого дома и множества хозяйственных пристроек. В сторонке стоял чудом сохранившийся внушительных размеров сарай с бревенчатыми стенами. Большие камни из фундамента дома блестели от ноябрьского инея, создавая впечатление ложной чистоты. "Скорее всего, здесь был раньше большой хутор или дом лесника с маленькой лесопилкой. Богатое было место – гляди, какие гранитные глыбы притащили для фундамента!" – подумал Вездеход. Его мысли уже крутились вокруг чая, остатки которого он приберёг в рюкзаке и который в мокром лесу никак не мог сварить, ибо сырое дерево под постоянно моросящим дождём только дымило и не желало гореть. Голод болезненной судорогой скрутил желудок, еда закончилась четыре дня тому назад, и в данном положении даже простой чай казался вершиной мечтаний.