Сборник материалов Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников

— Я был арестован гестапо 14 апреля 1944 года и заключен в Борисовскую тюрьму, а затем переведен в концентрационный лагерь, где меня неоднократно избивали до потери сознания. Перед приходом Красной Армии арестованных стали выводить большими партиями на расстрел. К 28 июня 1944 года в лагере оставалось только 1 500 советских граждан. Их выстроили и стали расстреливать из автоматов и пулеметов. Я находился в числе расстреливаемых. Раненный тремя пулями в грудь и в ногу, я упал между трупами. Отсюда с огромным трудом мне удалось выползти и пробраться в сарай, из которого я наблюдал дальнейшую расправу гестаповцев над заключенными. Фашистские бандиты добивали раненых гранатами, приканчивали их штыками и пристреливали из пистолетов. Чтобы скрыть следы своих страшных преступлений, гитлеровцы облили трупы какой-то жидкостью и сожгли их.

Вечернее заседание 18 января.

На заседании первым допрашивается свидетель А.П. Лысухо, работающий регентом хора поселка Альбертин.

— Однажды в Альбертин прибыл карательный отряд гестапо, — показывает свидетель. — Начались аресты. Немцы арестовали и нашего ксендза, о судьбе которого до сих пор ничего не известно. При отступлении гитлеровцы сожгли монастырь, бумажную фабрику и все большие каменные здания.

После окончания допроса свидетелей по делу Кох, председатель Трибунала удовлетворяет просьбу Кох, который решил дополнить свои показания. Он признает, что, находясь на территории СССР, «добивался быстрого получения состояния». Немецкое командование предоставило ему вблизи города Орла имение Некраши, он имел своих рабов, лошадей и чувствовал себя «господином».

Председательствующий: Во имя получения «состояния» вы встали на путь убийств, угона в рабство советских граждан?

Кох: Да, я уже об этом сказал. (Шум в зале).

Далее Трибунал переходит к допросу служащего жандармерии Митмана, неоднократно участвовавшего в расстрелах мирных советских граждан.

Подтвердив свои показания, данные на предварительном следствии, Митман пытается вместе с тем изобразить себя рядовым исполнителем «приказов начальства», говорит о том, что к службе в жандармерии у него «никакого интереса» не было. Однако, в ходе судебного следствия устанавливается, что Митман проявлял исключительное рвение, что его расправы над мирными советскими людьми отличались особой жестокостью. 28 сентября 1941 года команда, в которой служил Митман, расстреляла в деревне Марьина Горка 1 200 советских граждан. Митман лично расстрелял несколько человек. На вопрос прокурора, участвовал ли подсудимый в расстреле 100 душевнобольных Минска и 1 300 человек на станции Койданово, Митман отвечает утвердительно.

Прокурор: Много было детей, стариков и старух среди расстрелянных 1 300 человек на станции Койданово?

Митман: Да, было очень много, но в цифрах я не могу выразить, не знаю.

Далее выясняется, что Митман со своей командой жандармов повесил 8 советских граждан, заподозренных в связи с партизанами. За это злодеяние Митман получил повышение в чине. Митман подтверждает свое личное участие во многих расправах над мирным населением, о которых не говорил на предварительном следствии. По дороге в деревню Вишневка он расстрелял встретившегося ему 12-летнего подростка. В совхозе Вишневка он расстрелял 7 человек, в том числе 2 женщин и 2 детей.

Военный Трибунал переходит к допросу свидетелей по делу Митман.

Первой дает показания главный врач психиатрической больницы в Новинках Н.Н. Акимова.