Сборник "Отрок"

Деда лекарка Настена выходила. Правда, остался он инвалидом. Дело было даже не в ноге — в конце концов, через некоторое время дед научился ходить на деревянной, и даже без палки. Большую беду его организму принес удар половецкого клинка в лицо. При любой попытке вглядеться в отдаленный предмет или при сильном физическом напряжении у деда начинала трястись голова, мутнело в глазах, и дело запросто могло закончиться обмороком. С такой болячкой муж — не работник и, тем более, не воин.

Но судьбе, видимо, показалось мало тех испытаний, которые она вывалила на Анну-старшую — мать Мишки, невестку деда. Мало, оказывается остаться вдовой с пятью детьми и свекром-инвалидом на руках. Вскоре после смерти мужа, с непонятной даже для Настены болезнью слег старший из сыновей — Михайла.

Кто ж мог знать, что это вовсе не болезнь, а вселение в тело ребенка личности взрослого мужчины из XX века? Мишка пролежал пластом почти три недели, а потом ему, как младенцу, пришлось заново учиться ходить, говорить, узнавать родственников. Как и было обещано, проблем с адаптацией не возникло. Что возьмешь с мальца, пережившего тяжелейшую болезнь?

Так они и сидели целыми днями на завалинке возле нагретой солнцем стены: маленький и большой, а на самом деле — почти ровесники, оба начинающие новую жизнь.

Один — потерявший почти все и готовящийся доживать век калекой-нахлебником, другой — получивший в подарок пятьдесят лет второй жизни после того, как почти распрощался с первой.

Один — атлетического сложения матерый муж, с проглядывающими сквозь густую седину русыми волосами и коротко стриженной бородой, еще не выцветшими от возраста синими глазами и рубленым шрамом, почти вертикально идущим через левую бровь, щеку и скрывающимся в бороде.

Второй — белоголовый тонкошеий мальчишка, унаследовавший от матери зеленые глаза, а от отца — раздвоенный ямочкой упрямый подбородок.

Было тогда Мишке десять лет, а Михаилу Андреевичу Ратникову, перенесенному почти на девятьсот лет назад, — сорок восемь. И был внук старше деда почти на два года.

* * *

А сейчас Мишке уже тринадцать, и дед — профессиональный военный, чином ну никак не ниже майора — вполне серьезно выносит ему благодарность за правильные действия в ситуации, которая запросто могла закончиться кровавыми ошметками и пустыми санями, стоящими посреди заснеженной лесной дороги…

Позади негромко скрипнула калитка, и Мишка, обернувшись, увидел входящего во двор дядьку Лавра.

— Что с Аней, батя? — не скрывая беспокойства, Лавр задал деду вопрос через весь двор — от самой калитки.

— Из саней выпала, зашиблась, — голос у деда был, как минимум, неласков. Так и слышалось в нем: «Шел бы ты отсюда, и без тебя тошно».

Лавр, нерешительно потоптавшись, произнес каким-то робким, совершенно ему не свойственным тоном:

— Сходить… Проведать…

— Незачем! — отрубил дед «железным» голосом. — Сейчас Анька-младшая сбегает, узнает, что нужно.

— Ну, и я бы с ней…

— Незачем!

«Чего это дед на него вызверился? Неужели?.. Вот те на! Хотя, родной брат-близнец, живем, считай одной семьей, только в разных домах… Ох и влип ты, дядька Лаврик!»

Отцов брат еще потоптался, явно не находя в себе сил уйти, тоскливо обвел вокруг себя взглядом и зацепился за груду волчьих туш в санях.

— Ты настрелял?

— Одного мать топором, еще одного Чиф… — в который раз завел Мишка.

— А остальных-то ты?

— Я.

— Из своей игрушки?

— Угу.

— Смотри-ка, полезная вещь оказалась! — удивился Лавр. — Может, мне и своим оглоедам такие же сделать, а? Давно уже просят, кстати.

— Незачем! — деда словно заклинило на одном и том же слове. — Незачем убойную вещь детям в руки давать! Еще друг друга перестреляют!

— Михайла же никого не перестрелял, — попытался спорить Лавр, — а еще «Бешеным» кличут.

— Михайла — другой разговор. Он и старше на год, и… — Деду откровенно не хватало аргументации, но соглашаться с сыном, на которого он был не на шутку сердит, не хотелось. Лавр, прекрасно зная отцовский нрав, снова обратился к Мишке:

— Сколько, выходит, твоих?

— Пятеро.

— А сколько раз стрелял?

— Один раз промазал, остальные попал.

— Издалека стрелял?

— Первого — шагов с сорока, остальных ближе.

— Зачем же так близко подпускал?

— Сани трясло, и заряжать сидя трудно.

— Сидя заряжать… А если рычаг наоборот сделать, чтобы рукой на себя тянуть?

Дядька Лавр был кузнецом и талантливым конструктором-самоучкой. За разговором о любимых железках он мог забыть о чем угодно. Сейчас, однако, он лишь имитировал интерес, используя разговор как повод для того, чтобы не уходить.

— Не вытяну, — отверг предложение Лавра Мишка. — Я же ногой всем весом давлю, а если рукой, то тогда мне сила нужна, чтоб на одной руке подтягиваться. Я так не могу, только на двух.

— А рычаг подлинней сделать?

— Тогда он длинней самострела выйдет, потяну, а он в живот упрется. Нет, не получится.