За что разведчики решили наказать пострадавшего, Мишка так и не понял, но им с крыши было виднее. Дорофей при звуке выстрела остановился и испуганно втянул голову в плечи, но поняв, что стреляли не в него, обернулся и снова заорал:
— Не дергайтесь, дурни!!! Потерпите, сейчас разберемся!!! Михайла… господин сотник, ты бы хоть объяснил, в чем дело, а то сразу стрелять… Чего случилось-то?
— А чего ты меня спрашиваешь? Ты вот у него спроси.
Мишка кивнул на корявого крикуна, который так еще и не поднялся с четверенек.
— Э-э, да это Семка-Клещ! С него и раньше-то спросу путного не было, — Дорофей пренебрежительно махнул рукой, — а сейчас и вообще… сам видишь.
— Кондратий ногу сломал, Парфен убит… — Мишка напрягал голос, чтобы слышно было всем, — ну, и с кем теперь разговаривать?
— А давай со мной! — Дорофей приосанился и расправил усы. — Я на погосте хозяин не из последних… не боярин, конечно, но и… в общем, прислушиваются ко мне, даже и Федор Алексеич, бывает.
— Ну, что ж, на бесптичье и жопа соловей.
Кто-то из отроков хихикнул, и Мишка с трудом удержался, чтобы зло не глянуть в его сторону. Дорофей не обиделся, даже слегка улыбнулся и кивнул.
— Так что ж случилось-то, Мих… господин сотник? Меж своими-то…
— Младший урядник Никита! — гаркнул Мишка. — Доложить о происшествии!
— Воровство, господин сотник! — Никита, видимо машинально, утерся и замолк, удивленно глядя на вымазанную кровью ладонь.
Марк не стал дожидаться продолжения доклада, а дернув за волосы, опрокинул Клеща на спину и выдернул из-под его кольчуги сверток какой-то яркой ткани.
— Вот! — отрок поднял ткань над головой. — Украл, а когда Никита его остановить хотел, кровь ему пустил!
— Вот скотина! — с чувством прокомментировал Дорофей. — Ну, мы тебя поучим, пожалеешь, что на белый свет родился…
— Нет! — перебил Дорофея Мишка. — Он кровь моего человека пролил! Требую выдать мне его головой![99]
По толпе погостных ратников пошло недовольное бурчание, понятно было, что отлупить Семку-Клеща за воровство были бы рады все, возможно, многие готовы были отдать его и на казнь, но не мальчишкам же! Дорофей несколько секунд прислушивался к общему говору, а потом сплюнул и махнул рукой.
— А! Забирай! Дерьмо свинячье, вечно через него какое-нибудь паскудство случается. Не жалко, забирай.
— А ты кто такой, чтобы решать? — тут же отозвались из толпы.
Дорофей сразу не нашелся, что ответить, и Мишка пришел ему на помощь, негромко подсказав:
— Утром воевода придет и спросит…
Реакция Дорофея была мгновенной:
— А вы подумайте, честные мужи! Утром воевода Корней придет, узнает, что мы укрываем вора, пролившего кровь его человека, и что тогда будет? Сколько мы еще из-за этого поганца дерьмо хлебать должны?
Снова, вместо ответа, неразборчивый говор, и снова Мишка негромко подсказал Дорофею:
— Спроси: кто против выдачи?
— Ну, кто против того, чтобы Клеща головой выдать? — снова заорал Дорофей. — Подай-ка голос!
— Да все против! — тут же отозвался кто-то из заднего ряда. — Где это видано, чтобы…
Защитную речь прервал звук оплеухи и комментарий:
— Поговори у меня еще за всех, угребище!
— Нету против! — объявил Дорофей. — Все согласны!
Снова неразборчивый говор, но сквозь него прорвались отдельные голоса:
— А и правильно!
— Ну! Сколько еще терпеть эту паскуду?
— Верно! Вот, к примеру, в прошлом году…
Продолжения дискуссии Мишка ждать не стал:
— Урядник Степан!
— Здесь, господин сотник!
— В кнуты его! — Мишка указал на Семку-Клеща. — Не жалеть!
Может быть, на Княжьем погосте и слышали о том, как ратнинцы умеют управляться с кнутами, может быть, даже знали о вплетенных в кончики кнутов железных жалах, но в деле, скорее всего, этого оружия не видали. Когда от корчащегося на земле и по-свинячьи визжащего Семки-Клеща в погостных ратников полетели, вперемешку с кровавыми брызгами, обломки кольчужных колец, мужики дружно перекосились рожами и попятились.
Долго Клещу мучиться не довелось — пять жал, попеременно бьющих в него со скоростью пистолетной пули, быстро сделали свое дело. Визг перешел в хрип, тело несколько раз дернулось и замерло, не реагируя на удары.
Слово "хватит" произнес почему-то, не Степан, а его подчиненный — младший урядник второго десятка Федор. Сам же Степан, глядя на Мишку совершенно дурными глазами, невпопад пробормотал заплетающимся языком:
— Рад стараться, господин сотник.