Сборник памяти

10 марта. Л. уехала в Италию до 25 марта. Завтра собираюсь в библиотеку в Ен-Се – а то засиделся в своей квартире и закис.

11 марта. Что значит растренированность: в Москве не обливался из тазов холодной водой (дача, в нашей ванной не получается), и, приехав в Сеул, где в роскошной ванной комнате можно обливаться хоть из цистерны, обнаружил, что обливаюсь не с прежним наслаждением. Не хочется выливать на себя 5 тазов, но только 3.

12 марта. Я не против рок-музыки, попсы и пр. Пусть – раз слушают, ходят и платят деньги. Но нужно, чтоб хоть иногда кто-нибудь говорил: все это к тому, что называется искусством, не имеет никакого отношения, это другое, и об этом надо говорить спокойно и неоскорбительно.

23 марта. Позавчера звонил Радик Лапушин. <…> Сказал ему, что роман мой взят в «Знамя». – пришел в восторг; один из немногих, кто так бескорыстно и искренне этому рад.

26 марта. <…> Звонила прилетевшая в Москву Л. <…> – У тебя особый дар описывать обычное, как у Дефо. Потому что ты сам Робинзон!

Умер Вят – ему суждено было оказаться первым из нашей троицы. <…> Как жаль, что не могу похоронить его со всеми вместе, как следует. Надо уезжать из Кореи, надо.

<…> Юрка не знает, что Вят умер, т. к. сам в реанимации – давление, сердце. Так что Вята в его последний путь не проводили оба его старых друга!..

2 ночи. Брожу; звонил маме – она, как и я, помнит Вята с его 12 лет; звонил Жинову, он был на похоронах, поговорили. Тоска, тоска.

5 апреля. Алексей Герман говорил по «Свободе», что его отец Ю. Герман по таланту сопоставим с русскими классиками, но жил в такое время, что из него получился просто хороший писатель.

Еще говорил, что Ю. Герман оценивал людей сперва всегда очень хорошо, и только потом находил в них недостатки. Это про меня.

9 апреля. Звонил Радик[44] <…>. Говорит, что для журнального варианта не обязательно писать главу «Смерть деда», даже если в отдельном издании она будет. И сюжета не надо – даже в отдельном издании. То же, что говорит Женя [Е. Тоддес], Холмогорова, Л.

17 апреля. Убит в своей подольской квартире Похлебкин – замечательный писатель, мой единомышленник и брат по ощущению предметного мира человечества. Он восстанавливал ту материальную культуру России, которая была утрачена. Если б мне в романе тоже хоть частично удалось сделать что-нибудь подобное.

18 апреля. Цветут фиолетовые багульник и рододендрон, сакура, которая здесь гигантских размеров – красота неописуемая.

21 апреля. А еще говорят – нет знаков, предопределения. Я приехал в Москву 15 июля 1954 г. Вся она была уклеена газетами с портретами Чехова – был его 50-летний юбилей. И я ходил, смотрел, читал. И подумал: «Буду его изучать». Так и вышло.

22 апреля. И. С. Гагарин о Тютчеве: «Его не привлекали ни богатство, ни почести, ни даже слава. Самым задушевным, самым глубоким его наслаждением было наблюдать за картиной, развертывающейся перед ним в мире, с неослабным любопытством следить за всеми ее изменениями и обмениваться впечатлениями со своими соседями» (Тютчев, Б-ка поэта. 1957, с. 7). Добавлю: и даже не обмениваться! <…>

23 апреля. И о Тютчеве хочется – и мог бы – написать. Хватит ли жизни?

«Когда испытываешь <…> сознание хрупкости и непрочности всего в жизни, то существование, помимо духовного роста, является лишь бессмысленным кошмаром» (Тютчев. Из письма. Полн. собр. стих-ний. Б-ка поэта, 1957, с. 20).

25 апреля. Завершающая роман глава «И все они умерли». Нейдет. Вспоминать смерть деда и остальных слишком мучительно.

9 мая. Пишу главу – последнюю – «И все они умерли». Как будто еще раз всех хороню. Тяжело.

По «Свободе» песни времен Отечественной войны к 55-летию Победы. Разволновался, как всегда. Мое поколение – последнее военное. Младшие – уже не помнят и чувствуют не так, как мы. А мы – как они, как участники.

27 мая. Отправил журнальный вариант романа (теперь называется «Ложится мгла на старые ступени» – слова Блока из стихотворения «Бегут неверные дневные тени», 4 янв. 1902) в «Знамя». Начал главу «Юрик Ганецкий». Осталось, кроме нее, написать «Проф. Резенкампф», «Сапожник дядя Дема», «ООН», «Кондитер Федерау», «Заметки дилетанта» – т. е., если не придумаю, не дай Бог, что-нибудь еще.

1 июня. Звонил Радик Лапушин. <…> Сказал ему, что написал – и с какими трудами – последнюю главу романа. Радовался, поздравлял.

– Ваша проза будет очень своевременна. Раскрытые окна, свежий ветер. Такого нет сейчас. <…> Это – счастливая книга, книга о счастье, вопреки всему.

2 июня. Увы, мой корейский (и – шире – восточный) опыт говорит: никакой «китайский путь», «корейский путь» невозможны – развитие экономики возможно только на западном пути.

9 июня. <…> Л. отнесла журнальный варьянт романа в «Знамя». Благодарила Чупринина, что он смог встать над и проч. Он: «– Так хорошая же проза!» И снова говорил, что не ожидал получить прозу такого типа. «Подумать только – структурализм породил такую прозу».