Сборник " Песня, зовущая домой"

— Папа может не узнать меня в этом пальто. — У него было новое полупальто с меховым воротником, в котором он выглядел просто шикарно.

Да, думала я, сама торопливо надевая темно-зеленые рейтузы и пальто в яркую сине-лилово-зеленую клетку, никто не мог бы меня обвинить в том, что мои подопечные плохо выглядят. Я вдруг запела песню, которая последние несколько недель не выходила у меня из головы:

Пусть будет мой Колин здоров и доволен,

Мне нечего больше желать.

Дай, Господи, силы, чтоб быть его милой,

Его у причала встречать.

— Это про папу? — спросил Йен, делая круглые глаза. — Я этого раньше не слышал.

Они не узнали эту вступительную мелодию Колина, и никогда раньше их не брали его встречать при возвращении с гастролей.

Новый с иголочки аэропорт, в котором солнце играло на глади внутреннего бассейна, на огромных табло и черно-оранжевых указателях, совершенно вскружил им головы. К их полному удовлетворению, было объявлено о получасовой задержке рейса Колина.

— Ну и пусть. Мне здесь нравится, — объявил уже совершенно освоившийся Йен. — Дебора, сходим к табло посмотреть, что там изменилось? Сходим? — Он пока еще не называл меня мамой, и было бы нелепо из-за этого падать духом. Поразительным оказалось то, что Руфь называла, и так естественно, как будто делала это от рождения.

В песне этот другой Колин приплывал домой, и его жена, накинув платок, бежала к гавани. Я же просто сидела в ресторане самообслуживания с пурпурными шторами и лампами дневного света и жевала вафлю, раздумывая, обольется Йен кофе из переполненной чашки или нет. Но по существу между нами не было разницы. В моем сердце эхом повторялись ее слова:

Увижу ли снова его лицо,

Услышу ль его слова?

И Колина двадцатого века тоже ждали «его домашние», во всяком случае те двое, что были для него дороже всего на свете, и та, которую его принципы накрепко связали с ними.

Если бы только всего-навсего на момент встречи можно было вернуться в восемнадцатый век, чтобы не успел корабль причалить, как Колин спрыгнул бы на берег и я бросилась в его объятия. Ты сума сошла, Дебора Белл — нет, Камерон?Мне удалось взять себя в руки, как раз когда закашляли громкоговорители.

— «Бритиш Эруэйз» объявляет прибытие рейса номер…

Вскочивший на ноги Йен успешно заглушил номер рейса, но «из Лондона» нам удалось расслышать.

Несколькими минутами позже пассажиры из Лондона — предрождественская толпа, нагруженная покупками, — высыпали в зал прибытия. За ними, не замечая нас, шел Колин с непокрытой головой. Воротник его пальто был поднят, шея обмотана шелковым шарфом.

— Папа! — как один возопили два камероновых голоса. Он остановился, и даже на расстоянии я заметила, как посветлело его лицо. Чемоданы были опущены на пол, руки вытянуты вперед. Определить, кто из близнецов первым напрыгнул на него, мог бы только фотофиниш.

Стоя на другом конце длинного зала, можно было еще легко вообразить, что ты бежишь к гавани, ощущая соленый вкус на губах.

Увижу ли снова его лицо,

Услышу ль его слова?

Теперь он увидел меня и улыбнулся. Я бы так и поступила, если бы это была улыбка из того дня в Плимуте, или из вечера, когда он поехал на старом велосипеде Адама, или из дня, когда я навещала его в больнице, — но она была другой. Глаза над этой улыбкой сейчас выглядели серьезными, почти смущенными. О чем он думал? Раньше мне некогда было подумать об этом.

Я остановилась.

— Хэлло.

— Хэлло. — Все еще не спуская с меня глаз, он сделал неопределенный жест. Его руки приподнялись и упали. — Вот это здорово. — Как будто говорил Йен: это было одним из любимых слов Йена. — Какой сюрприз.

Мы прошли к машине. Йен с трудом тащил один чемодан, Руфь вцепилась в свободную руку Колина.

— Хорошо съездил? — бодро спросила я.

— Спасибо, неплохо, — вежливо ответил Колин.

В машине Руфь втиснулась между нами на переднем сиденье, а разочарованный, но отнесшийся к этому философски Йен уселся сзади.

— Папа, я сказал Деборе, что в этом пальто ты меня не узнаешь.

— Тебя да не узнать? — не раздумывая, отозвался Колин. — С твоей-то ужасной физиономией?

Хихиканье было прервано тоненьким голосом Руфи:

— Папа, мама сделала новые занавески для моей спальни!

Вдруг стало поразительно тихо. Я затаила дыхание.

— Вот как? — вполголоса сказал Колин. Он был не настолько глуп, чтобы показывать свои чувства.

— И еще, папа, у меня была простуда, — снова объявила Руфь.

— Когда?

— Вчера. — Святая простота.

Я открыла рот, чтобы объяснить подробнее, но Колин заговорил первым:

— Простуда? Вчера? И сегодня она уже на улице? Ведь сейчас ниже нуля! — Он с трудом сдерживался.

— Не волнуйся, — успокоила я, — ничего особенного. У нее уже два дня, как нормальная температура.

— Все равно, — Колин все еще хмурился, — с Анни нельзя рисковать. — К моей досаде, он снял руку с руля и потрогал ее лоб.

— Она в полном порядке. Я знаю, что говорю, — раздраженно сказала я.

— Просто лучше не надо было меня встречать, если только есть хоть какой риск.