Сборник Поход «Челюскина»

Первой просыпается радиопалатка — в шесть часов утра. Радист Кренкель начинает работать с Уэлленом, происходит обмен очередными метеорологическими сводками и прогнозами, идет разговор о самолетах, поступают новости, полученные с материка. В свою очередь мы передаем последние сообщения о положении лагеря: об очередных сжатиях, о поломке аэродрома, о создании нового. Одновременно с Кренкелем просыпается обитающий в той же палатке Шмидт.

Радиопалатка просыпается в шесть часов. Но есть в лагере человек, который бодрствует всю ночь напролет: вахтенный матрос. Он наблюдает за движением льдов. Если лагерю грозит непосредственная опасность, он должен дать тревожный сигнал. На его обязанности лежит также утренняя побудка. Ровно в семь часов утра идет он от палатки к палатке, стучит в двери и возглашает: — Вставать! Вставать! В каждой палатке есть дневальный. Он вылезает из спального [46] мешка, растопляет печку или камелек, чтобы остальным было теплее вставать: ведь утренняя температура в палатке доходит до минус 10–15°. Затем он готовит чай или какао. Понемногу один за другим из мешков начинают вылезать люди.

Утром лагерь еще со всех сторон объят тьмой. Так было в первые недели нашего пребывания на льдине. Тьма эта не черная, а чуть белесая. Невеселая картина встречает челюскинца, вышедшего в февральское полярное утро из своей палатки, чтобы помыться после ночи, проведенной в спальном мешке. Великая тишина, пустота, безлюдье… Каково: утреннее умывание под звездами, на 30-градусном морозе, на дрейфующей льдине!… Но челюскинцы — оптимисты. Они знают твердо: еще будут долгие полярные дни, будет устойчивое солнце, будут самолеты, твердая земля.

Люди в палатки подбирались нами по «профессиональному» признаку. Была палатка научных работников, палатки кочегаров, машинистов, матросов. Побудка проходила весело. Затейники, весельчаки не давали долго отлеживаться товарищам, не желавшим расставаться с теплыми меховыми мешками. В мешках спали сначала в одежде, но позднее все пришли к единодушному выводу, что спать в нижнем белье куда теплее и приятнее. Спальный мешок сшит из собачьих шкур мехом вовнутрь. Он чуть длиннее человеческого роста. Человек забирается в мешок с головой, мех быстро прогревается от человеческого тела и дыхания. В нем можно спать на 40-градусном морозе. Поверх мешка надевается еще чехол из полотна или брезента, чтобы мешок не промокал. Дело в том, что когда спишь в мешке прямо на льду, то под мешком может образоваться проталина. Брезентовый же чехол вполне предохраняет лед от соприкосновения с теплом, исходящим от мехового мешка.

В первые дни, когда палатки еще не были как следует оборудованы, мы обогревали их собственным дыханием, а также керосинками, которые давали очень мало тепла. Особенно в первую после катастрофы ночь ни о чем как-то не хотелось думать: лишь бы отдохнуть, уснуть, забравшись в теплый мешок! Но проснувшись утром, мы увидели, что вся палатка покрыта сверху толстой коркой льда, а температура в палатке минус 20°. Тут-то мы и взялись за дело. Нам удалось выловить много топлива: бочки с бензином, керосином, нефтью. Часть палаток мы снабдили готовыми печами, для другой части изготовили печи из железных бочек.

Надо сказать, что палаточное «строительство» пережило у нас целый ряд этапов. Первые палатки были построены на скорую [47] руку. Человек не только не мог стоять в них, но даже и сидеть было не очень-то удобно. Путем постепенных улучшений, достроек, устройства деревянных каркасов мы вскоре достигли того, что по палаткам можно было разгуливать во весь рост. В иных палатках имелись даже две «комнаты». Одна служила «спальней»; туда не разрешалось входить в сапогах. Лед был покрыт досками, поверх досок — фанера, а на фанере — матрац, настоящий или импровизированный.

Нередко бывали у нас случаи и горе-строительства. Так часть палаток врубили мы глубоко — на добрый метр — в лед. Благодаря этому палатки получали меньшую выдуваемость. Но лишь только мороз начал сдавать, вода стала просачиваться в прорубь и затоплять ее. Пришлось эти «опытные» палатки перестраивать и переносить в другое место.

Рационализация «жилищного строительства» шла изо дня в день. Каждая палатка стремилась перекрыть другую по части комфорта. В конце концов мы так обжились, так привыкли к опасности, ставшей обыденной, что не находили нужным переносить палатку даже тогда, когда все ледяное поле было покрыто трещинами, которые нередко пересекали и ледяной пол палатки. Будь это в первое время, — не миновать бы нам паники.