По мере развития событий Триттер давит на Уилсона и команду Хауса, чтобы добыть против своего врага улики. Обнаружив, что рецепты на викодин вырваны из блокнота Уилсона, он замораживает банковский счет онколога и лишает его права выписывать рецепты. Детектив старается подкупить Формана, предлагая устроить его брату, осужденному за наркотики, досрочное освобождение. Он пытается манипулировать Чейзом и заставить его шпионить за боссом, напоминая, что в прошлом Роберт уже так поступал (в первом сезоне, для Воглера) и Хаус все равно заподозрит его в сотрудничестве с полицией.
С точки зрения Триттера, эти приемы оправданы законом, ведь ему нужно добыть необходимую для обвинения информацию, защитив таким образом общественную безопасность. Поскольку практический авторитет (в идеале) работает на благо общества, он полагает себя вправе пренебрегать интересами отдельных индивидов, причем с тем большим рвением, чем большую угрозу они несут. В случае с Уилсоном страдает не только он сам, но и его пациенты. Лишившись права выписывать рецепты («Из огня да в полымя» (3/8)), Уилсон просит Кэмерон делать это за него. Эллисон соглашается, но говорит, что для соблюдения регламента (и чтобы не провоцировать вездесущего полицейского) ей придется сидеть у него на приеме. Присутствие Кэмерон в кабинете вызывает у пациентов недоверие к Уилсону и заставляет их подозревать его в некомпетентности. Вконец расстроенный онколог решает вообще закрыть практику.
Однако в конце эпизода «Слова и дела» (3/11) судья делает Триттеру замечание за чрезмерное рвение. Здесь мы наблюдаем противоречие между законом и тем, как трактуют его служители. По существу, судья поняла, что вендетта Триттера и его методы не были ни защитой интересов общества, ни правомочным использованием практического авторитета. Триттер попросту превысил полномочия. Детективы в штатском обычно не задерживают за вождение в нетрезвом виде.
Конфликт между практическим и теоретическими видами авторитета подчеркивает и сцена в зале суда. Чтобы спасти Хауса от тюрьмы, Кадди дает ложные показания. У нас не вызывает сомнений, что судья подозревает Кадди во лжи (она даже отпускает многозначительное замечание об «очень хороших друзьях Хауса»). Обычно, если есть хоть малейшее подозрение в лжесвидетельстве, информацию перепроверяют, а свидетелю грозят тюрьмой. Однако для нашего судьи (как и для Кадди) очевидно, что экстраординарный медицинский опыт Хауса (его теоретический авторитет) оправдывает нарушение обычных правил (практического авторитета закона). Так что в конечном счете сам закон делает для Хауса исключение, и практический авторитет уступает теоретическому. Как бы то ни было, любые исключения должны быть строго ограничены, иначе они подорвут авторитет закона в целом.
Итак, Хаус помилован, но с предупреждением: «Правила и законы созданы для всех. И вы вовсе не такой особенный, как думаете».[294]
Часть четвертая
«ТАБЛЕТКИ НЕ ДАЮТ МНЕ КАЙФА, ОНИ ДЕЛАЮТ МЕНЯ НЕЙТРАЛЬНЫМ»
Джон Фицпатрик
ХАУС И ДОБРОДЕТЕЛЬ ЭКСЦЕНТРИЧНОСТИ
Неудивительно, что у сериала «Доктор Хаус» такая мощная и преданная фанатская база. Медицинские драмы — один из популярнейших телепродуктов, их любят и зрители, и критики. Помимо «Анатомии страсти», на памяти громкий успех двух сериалов, одновременно стартовавших в 1994 году, «Надежда Чикаго» и «Скорая помощь»,[295]
с такими героями, как Джек МакНейл и Даг Росс. Но, в отличие от своих предшественников, Грегори Хаус отнюдь не симпатичный нарушитель спокойствия, и его слабости — вовсе не продолжение достоинств. Поэтому безграничная любовь фанатов к доктору-мизантропу изначально парадоксальна, ведь он наверняка никому бы не понравился в реальной жизни. Нет, мы, конечно, очень любим эксцентричных героев, но не настолько же!Может ли вообще эксцентричность считаться достоинством? Думаю, да, и если мы вспомним нескольких эксцентричных философов, то поймем, почему.
Эксцентричность и Торо