Сборник проза и блоги

Десять восклицательных знаков. В общем, все было оформлено в фирменном стиле Невозможного, слои неописуемой чепухи, под которой скрывалась правда. Не зная, к какому сорту бессмыслицы отнести добытые сведения, я минуту подумал. Когда особенно нужна истина, жизнь закидывает тебя барахлом вроде записок школьника, которого слегка боднула корова. И, как правило, некому подсказать тебе, как все правильно понять. Сложить пестрый пазл. Добрый боженька на все призывы обычно молчит, хихикая в бороду. Полная неопределенность это бетонное лекало, по которому скроен наш кривой мир.

Два телефона, лифчик, трусы, патроны и Найа Лоримеру, к которым прибавились пара штрихов. Три остальных заполненных листика блокнота содержали записи тотализатора старшего инспектора. Даже при невнимательном изучении говорившие о том, что за последнюю пару недель он продул двести монет. Я вздрогнул, когда раздался звонок, хотя и был к этому готов.

В нашей конуре внутренние телефоны обычно звонили в следующей последовательности: первый пиликал аппарат в жирных пятнах, заваленный грудой бесполезного мусора на столе Его Величества. Когда абонент на том конце провода отчаивался и вешал трубку, начинал трезвонить, пахнувший дезинфекцией телефон великого больного, когда и он умирал, в бой вступал мой собственный.

В это утро первым подал голос именно мой телефон. Я посмотрел на него. Как выражался Мастодонт, все в этом мире происходит по закону коровьей лепешки. Ржал своим непередаваемым канализационным смехом и в сотый раз рассказывал о детской забаве, в которую все поголовно играли в его деревне. Игравшие дети становились в круг, каждый ставил перед собой кирпич и доску, на конец которой укладывалась коровья лепешка.

— Берешься за руки с соседями, и бьешь что есть мочи ногой по концу доски. Лепешка взлетает, а потом — шлеп! На самого удачливого, просекаешь, чувак? Или на нескольких сразу. Особо счастливые умудрялись засадить в собственную витрину! Прямо по центру! Тут главное знать физику с химикой, сечешь? Свободное скорение на длину массы. Это закон Архмехтепа, если тебе интересно. Миссис Рой, учительница матеши вдолбила его в мою бестолковку. Ты бы ее видел! Для своего возраста она была еще будь-будь! Корма как у внедорожника. А сколько она знала, я уже позабыл большую часть. Вот матушка у меня была неграмотная. Если бы слышал, как она разорялась каждый раз, когда я приходил домой! Это было сплошное бомбометание. С порога прям начинала. Эдвард!! Маленький поганец!! Где ты был?! А все потому, что коровье дерьмо не так уж легко отстирать со школьной формы.

Когда я интересовался, где они брали столько дерьма, он таинственно сообщал, если сильно чего хочется, найти можно все что угодно. Но потом выдавал великий секрет.

— У нас в деревне была ферма, чувак!

— Не самое приятное времяпрепровождение, Моба.

— Это делало нас счастливее, сечешь?

Что именно делало их счастливее, я так до сих пор не понял. Потому что логика господина старшего инспектора всегда выходила за любые границы понимания.

И вот, народная забава Невообразимого — коровья лепешка в свободном «скорении», наконец приземлилась на меня. Прямо на макушку. Как особо счастливому. Потому что я точно знал, кто находится на том конце провода. И то, что первым ожил мой аппарат, говорило о многом.

Во-первых о том, что звонила секретарь нашего директора графини Маллори-Сальтагатти мисс Джонс. А во-вторых — Бетонная жаба знала, что я в конторе. В-третьих — понимала, что я один. Из чего следовало, что она знает об исчезновении Мастодонта с Рубинштейном. Ни одна из этих догадок меня не радовала.

Чувствуя себя осужденным, самостоятельно вязавшим узел на веревке для повешения, я помедлил, а потом поднял трубку.

— Инспектор Акиньшин, слушаю вас.

— Инспектор?

— Я весь в внимании, дарлинг, — очередная тщетная попытка с ней заиграть. Такая же тщетная, как предыдущие пятьсот семь. Маленькая аккуратная англичанка в пиджаке от Шанель. Узкие пальцы, пара колечек. С температурой взгляда чуть выше точки замерзания. Каждый раз я чувствовал себя прозрачным, она разглядывала меня поверх узкой оправы очков, будто я был пятном на обоях. Или раздавленным тараканом. Трубка остыла на пару градусов.

— Мадам директор хочет вас видеть.

— Прямо сейчас, Кейт? Может быть позже? Тут есть небольшое дело, которое я хотел бы закончить.

— Она просила немедленно, инспектор.

Я попытался что-то сказать, но в трубке уже пошли короткие гудки. Дело начинало не просто пахнуть, дело начинало смердеть. Как у нас в кабинете — убойной химией, старыми носками и лекарствами. Тремя чемоданами без ручек, которые мне предстояло нести. Словно Христу на Виа Долороса, только не хитоне и терновом венке, а в стоптанных мокасинах, джинсах и серой футболке. Волочить три чемодана вместо креста. Редкое занятие в наш обросший удобствами век.