Сборник рассказов

И не забуду никогда твоей любви!»

Стихи ниибические. Горда была шопесдец. И, хотя я сама была инициатором посыла нахуй, меня жгла страсть. Имя которой — Мстя Кровавая.

И тогда я позвонила подружке Маринке.

И мы с ней держали совет.

И, после двухчасовых дебатов, приступили к делу.

В мешочки-кулёчки было сложено:

1) бутылка нашатыря.

2) геркулесовая каша, в которую мы настругали на тёрке морковки

3) крем от прыщей «Подросток», который долгое время лежал на отопительной батарее, и протух. Вонял он гнилой картошкой.

4) на улице набрали в пакет собачьего говна.

Подготовка к делу прошла успешно.

Со всем этим стройматериалом мы с Мариной поднялись на Лёшкин этаж, вывалили геркулес ему на половик под дверь *сей натюрморт был призван изобразить блевотину. Получилось похоже*, туда же добавили нашатыря *шоп сцакой пасло* и тухлого «Подростка» *для пущей вони*.

И последним штрихом стало выписывание на входной двери слова ХУЙ собачьим говном. Говна осталось с избытком, поэтому мы им намазали ещё дверную ручку, звонок, и глазок.

Мстя на редкость удалась…

Лёша влез во всё это всеми конечностями, чему мы с Мариной были очень рады. Но он быстро нас вычислил, даже не прибегая к спектральному анализу копролитов. Просто на такую шляпу, среди всех его друзей и врагов, была способна только я. Лёша был воспитанным мальчиком, и он меня не побил. Он просто никогда на мне не женился, хотя и собирался…

* * *

А потом случилось моё замужество.

В 17 лет я вышла замуж. И пошли мы с мужем Володенькой на свадьбу к его другу Гене Муливанову. Там Володенька зело переусердствовал с возлияниями, и домой я его тащила на горбу. Тащила, тихо материлась, и, осмелев, стала материться громко.

На беду мимо проходили Володенькины друзья-товарищи, услышали, шо Лида громко скандирует: «ОПЁЗДАЛ!! ОПОССУМ!! О… О… ОНАНИСТ!!! ШОП-ТЫ-СОННЫМ-УСРАЛСЯ-СЦУКО!!!» — и басисто захохотали. Муж Володенька очнулся, понял, что смеются над ним, родимым, и дал мне в гычу. Предварительно оторвав мой шиньон с головы. Для тех, кто не в теме — это хвост такой, из искусственных волос. Он меня украшал, если что. А вот тут Володя ошибку совершил. Ибо не надо было так бездумно любимой жене увечья наносить. И этого простить было нельзя.

Что было дальше?

А всё очень просто. Я пришла домой, написала на листке бумаги пылкие слова: «Владимир! Ты хуёвый муж, у тебя маленький хуй, и я с тобой развожусь! — прилепила сию декларацыю магнитом на холодильник, и ушла горевать и ночевать к подруге Сёме, о которой я уже песала в высере про «Минет со льдом».

Сёма жыла тогда у славного молдавского сожителя Гарика, а Гарик изволил куда-то съебаться на неделю, оставив Сёму жить с пятилетним чёрным догом Скифом. Учитывая вес Сёмы *33 кг. в сапогах, и в мокрой тилагрейке* и вес Скифа *чё-та около 80-ти кг. без ошейника* гулялось с ним Сёме весело и вкусно. Скиф летел по улице стрелой, по своим делам и траектории, а Сёма болталась на конце поводка типа брелока для ключей. А ещё Скиф обладал повышенной гиперсексуальностию, и норовил выипать фсякого, кто перед ним наклонится хотя бы шнурки завязать. Но не о них, собстна, речь.

И вот, пришла я такая сирая, убогая, без шиньона красивого, к Сёме. Пусти, говорю, мать, переночевать сироту отпизженную и оскорблённую. Пустила. Естессна, я ей в красках расписала картину избиения моей тушки Володенькими пудовыми кулаками, Сёма, естессна, ахала, и подливала мне в кружку вотки, и к утру мы совместными усилиями сочинили план Кровавой Мсти, и легли спать.

Сёма спала как удав, а вот я фсю ночь лежала и тряслась, ибо мне под одеяло сунул свою прямоугольную голову Скиф, лизнул мне песду, и зарычал…

Я покрылась потом, и пересала дышать. Песда мне была дорога.

Так всю ночь я и лежала с собачьей харей на гениталиях, и больше всего боялась бзднуть…

Наступило утро.

Проснулась Сёма. Весело смеясь, она отогнала от меня Скифа, и призывно погремела ошейником. Пёс потерял интерес к моей песде, и убежал в коридор. Кряхтя, я встала, и наклонилась, чтобы застелить постель…

Народ, вы проебали кодовое слово.

НАКЛОНИЛАСЬ!!!!!!!!!

Ага-ага.

Через секунду я почувствовала лёгкий дискомфорт… На спину мне, легко и непринуждённо, взгромоздилась собачья туша. Псина обхватила когтистыми лапами мои бока, вывалила мне на шею язык, и принялась ритмично куда-то меня сношать, весело рыча мне в правое ухо. Я так же ритмично орала, и, в промежутках между собачьими фрикциями, взывала к помощи. Сзади стояла Сёма, и философски разглагольствовала: «Я тя предупреждала — не наклоняться? Ну, вот и не песди теперь. И не дёргайся. Ща он тебе на жопу кончит, и уйдёт. Не ссы, я тебя потом вытру…»

…Я стояла раком, меня практически имела куда-то в область жопы какая-то уёбищная страшная слюнявая собака, я рыдала от унижения и страха, и понимала, что Володенька попал шо песдец… Ведь это ОН виноват в том, что мне пришлось ночевать в обществе озабоченной псины, бездушной её хозяйки, и рисковать самым ценным, что у меня есть!

Скиф кончил мне на жопу и в тапочек…