Сборник рассказов

Девушка улыбнулась, поигрывая ямочками на щеках, и бесцеремонно уселась на край стола:

— Что такое? Ты не рад меня видеть? Ты огорчаешь меня, Косточка.

Косточка. Когда-то ему даже нравилось это прозвище. Так его называла только Аня. Гсподи, сколько ж лет прошло с тех пор? Хотя, и не так уж много… Шесть. Или семь. В общем, меньше десяти это точно. Танечки у него тогда ещё не было.

С трудом поборов в себе желание спихнуть Аню со стола, он улыбнулся:

— Очень рад. Очень. Давно тебя не видел. Знаешь, я занят был очень. Работа-работа-работа. Может, и пропустил твой звонок, не обижайся.

Аня улыбнулась ещё шире, и кокетливо поболтала в воздухе ножкой, обутой в красную лаковую туфельку.

— Не оправдывайся, Костик. Таким мужчинам как ты — оправдываться не к лицу. Ты же всегда был таким… Уверенным в себе. Что с тобой?

— Ань, ты же знаешь…

Улыбка девушки стала вдруг скептической:

— Костя, полтора года прошло. Пол-то-ра. Год траура ты выдержал, молодец. Долго ещё бобылём ходить будешь? Тебе всего тридцать семь. Жизнь продолжается, Костя. Ты в последний раз когда отдыхал? Когда ездил куда-то? Что ты как улитка сидишь в своей раковине, и носа не кажешь? Мёртвое — мёртвым, живое — живым. На Тане твоей свет клином не сошёлся…

…Он даже не понял, каким образом его рука оказалась на Анином горле.

Он остановился только тогда, когда она захрипела.

— Блядь! — То ли выругался, то ли констастатировал факт, и, сжав руку в кулак, подошёл к окну, упёрся лбом в стекло, и свободной рукой ослабил узел галстука. Глубоко задышал.

Потом обернулся.

Аня сидела на полу, держась руками за горло, и кашляла.

Он молча наблюдал за тем, как меняет цвет её лицо. С красного на молочно-белый.

Кашель утих.

— Всё? — Спросил он, и его щека нервно дёрнулась.

Аня медленно поднялась с пола, не сводя с него глаз. В её взгляде читалась целая гамма чувств. От страха до презрения.

— Тебе надо лечиться, Костя. Ты реально поехал головой. Тебе нельзя находиться в обществе нормальных людей.

— Так не находись. В моём обществе. Я тебя не звал.

Видно было, что шок уже позади. Анины щёки стали розоветь.

— Мне говорили, что ты после её смерти с катушек съехал. Я не верила. Я, наверное, одна только и не верила…

— А теперь?

— Теперь? — Аня посмотрела в окно, и задумалась, поглаживая своё горло, — А теперь верю. Ты стал другим, Костя. С тобой страшно.

— Страшно? Вот и не звони. И всем тем, другим, тоже передай, что Власов съехал с катушек. Власов страшным стал! У-у-у-у-у-у! — он взвыл, и поднял над головой руки, — Страшно? То-то же. Вот пойди, и расскажи всем. Быстро!

Аня посмотрела на него с жалостью:

— Никому я ничего не скажу. Потому что… А это уже и неважно почему. Прощай, Косточка. И старайся держать себя в руках. В следующий раз на моём месте может оказаться не тот человек… Дурак ты.

Он не стал провожать Аню глазами. И одновременно со звуком захлопывающейся двери раздался звонок.

Номер не определён.

Трясущимися руками он схватил трубку, и постарался выровнять дыхание:

— Слушаю.

— Костя, три недели беременности. Пока всё хорошо.

У него перехватило дыхание, и он схватился рукой за горло.

Как Аня.

— Костя, вы меня слышите?

Он сглотнул слюну, и хрипло ответил:

— Да. Я вас слышу. Спасибо.

В трубке возникла пауза. Словно на том конце раздумывали: положить трубку сейчас, или добавить к сказанному ещё что-то. Потом раздался голос:

— Если вам интересно посмотреть на результаты УЗИ, можете приехать через час по известному вам адресу.

Не успев даже обдумать ответ, его язык самопроизвольно выпалил:

— Я еду!

— Хорошо. Ждём вас.

Отбой.

Часы показывали два часа дня.

* * *

На деревянном кресте лежали жёлтые листья. Жёлтые-жёлтые. Чистые, без единого пятнышка.

«У тебя сарафан такой был, помнишь? Жёлтый. Ты в нём как девочка была… Маленькая»

Рука не поднималась почему-то взять — и смахнуть эти листья на землю.

«Пусть лежат. Красиво»

Памятник пока не ставили. Место, говорят, плохое, глинистое. Земля долго оседает. Второй год песком поднимаем каждые полгода. А всё как не приеду — крест в землю уходит по самую табличку…

Фотографию тоже бы заменить нужно. Эта выцвела за лето. Глаза у неё карие были. Как у Бэмби из диснеевского мультика. А на фотографии серые. Это от солнышка. Выгорели…

— Ну вот… Пришёл я, Тань…

И молчу стою.

Странно всё как-то. Как не к ней пришёл. Слова приходится выдумывать-выдавливать. А совсем недавно — сами откуда-то рвались… Может, оно так и надо. Может, и к лучшему это.

Я молчу, и она молчит. Только листья жёлтые лежат на кресте как солнечные зайчики.

— Тань, ты прости меня, прости…Мне тяжело говорить, но сказать надо… Я, наверное, в последний раз прихожу, Тань. Я не бросаю тебя, нет. За тобой тут присмотрят, я уж договорился. Скоро, совсем скоро мы с тобой снова будем вместе. Рядом, как раньше. И я не хочу даже вспоминать… Чёрт… В марте ты уже… Уже… Как это назвать-то, Господи? Вернёшься. Маленькая Танечка. Девочка с карими глазами… Мы же оба этого хотели. И у нас всё получилось. Назови это как хочешь: чудо, Божья помощь, неимоверная удача… Без разницы. Главное, что всё почти получилось.