Сборник рассказов

— Дальше… — сказал Петров, снова уставившись на костер. — В один прекрасный день собрался Берг в лес за грибами. Был он, скажу вам, страстным грибником, таких еще поискать нужно. За грибами ездил в специально облюбованный лес аж за двести километров и частенько брал и меня. А в тот раз я поехать с ним не смог, на работе что-то там у меня не выходило… — Он поморщился, словно сгонял со щеки надоедливую муху. Пришлось мне в тот день работать допоздна, и потому Берг отправился в лес один. А я остался в городе, и потом часто удивлялся такому своему поразительному везению… Конечно, повезло мне дико, потому что иначе не сидел бы я сейчас тут перед вами, не пил бы это дешевое вино, и не рассказывал бы эту трагическую историю. Могила бы моя оказалась неизвестно где, если бы она вообще была. И никто так и не узнал бы, каким подвергся я пыткам…

— ПЫТКАМ? — переспросил Паралеев, помертвев от ужаса. Он был очень впечатлительным парнем, и потому воспринимал все близко к сердцу. — Каким таким пыткам?

— Неужели инопланетяне такие кровожадные? — спросил Иванов.

Петров снова нахмурился, затем заставил себя расслабиться и усмехнулся. Выражение его глаз, однако, менялось ежесекундно.

— Кровожадные? — с каким-то непонятным злорадством сказал он. — Да не то слово! Совсем не то. Когда ты варишь живьем в кипятке раков, ты считаешь себя кровожадным? Наверное — нет. Наоборот, ты пускаешь слюнки от нетерпения, ты жаждешь поскорее изуродовать их скрюченные в страшной агонии трупы и лучшие куски запихать себе в рот и измельчить зубами. Тебя не волнуют их мучения, тебе наплевать на их чувства, тебя занимает только твой собственный аппетит. Так? А когда ты насаживаешь на крючок несчастного червячка, предварительно разорвав его на кусочки? Нет, это не кровожадность. Конечно, раки, черви и прочая живность — убогие сморчки по сравнению с человеком. Но такими же сморчками являются и сами люди по сравнению с некоторыми высокоинтеллектуальными пришельцами. Они не видят в людях себе подобных, и потому всячески мучить людей для них совсем не считается чем-то зазорным. Это у них своего рода спорт. Хобби. Что там еще? Короче — развлечение.

…Для основной массы пришельцев из космоса мы не имеем абсолютно никакого значения и не представляем абсолютно никакого интереса. Эти летают на своих тарелочках по различным своим делам, даже не подозревая, какую бурю в наших умах вызывают своими кратковременными появлениями. Мы для них мельче, чем муравьи для нас, нет, меньше, чем инфузории. Но среди этих пришельцев попадаются всякие такие изверги — вроде наших садистов-извращенцев, которые только тем и занимаются, что шныряют взад-вперед над Землей со своими «микроскопами» и насаживают на свои «крючки» всяких там человечков…

— Уж-жасно! — снова прошептал Паралеев, начиная вздрагивать при малейшем подозрительном шуме со стороны ровной до самого горизонта степи. Но зачем? Зачем им это нужно?

Петров угрюмо посмотрел на него.

— Сейчас все узнаешь. К этому я и веду.

— Но твой друг… — внезапно перебил его Качалкин, — он-то ВЫКРУТИЛСЯ! Он же сорвался, в конце концов с этого «крючка»! Каким же таким образом? Почему?

— То особый случай. — с непонятным раздражением ответил Петров. Совершенно особый. Я ничего не имею против ваших умственных способностей, друзья мои, но Берг был человек особенный. Совсем особенный. Он был гораздо умнее всех нас, тут сидящих, вместе взятых. Вот его мозги и помогли ему вылезти из той дьявольской каши, в которую он угодил волей случая…

Петров обвел всех пронзительным взглядом. Сидорову, непомерно долго терпевшему эту, по его разумению, болтовню, показалось, что пора, наконец, бунтовать.

— А-а! — вдруг заорал он. — Значит, Берг твой умный, а я, по-твоему неумный? Или Берг этот твой, жидовская его морда, самым хитрым среди всех нас числится?

— Помолчи, мать твою так! — цыкнул на него Федоров. — Ты-то уж дурак на все сто, и об этом вся округа знает!

Сидоров побагровел так стремительно, что всем присутствующим стало ясно: сейчас будет драка. Федорову не стоило перегибать палку — то, что Сидоров дурак, секретом ни для кого не было. Но сам Сидоров по этому поводу, конечно, думал совсем иначе. Публичные высказывания об его умственных способностях он считал оскорблением высшей марки. Он уставился на Федорова мутными от выпитого за день вина и прошипел:

— Ты болтай, да не забалтывайся, понятно? Кто из нас двоих дурак — об этом не тебе, кретину, судить!

Федоров мужественно презрел опасность.

— Ха-ха! — не унимался он. — Ну назови мне хоть одну книжку, у которой ты прочитал хотя бы заглавие, и я тогда тут же при всех сожру свою собственную ногу!

Теперь Сидоров побледнел. Он и на самом деле не читал ни книг, ни газет. Все, знавшие его, сильно сомневались в том, умеет ли он читать вообще. Тут уж крыть ему было нечем. Он был похож сейчас на загнанную собаку, норовящую укусить, да побольнее, он продолжал сверлить Федорова испепеляющим взглядом, подбирая достойные для отпора слова. Но Федоров не давал ему опомниться.