Сборник рассказов

Саня действительно устал. Все эти разговоры с душещипательными историями больные вели с ним чуть ли не по нескольку раз в день. Егор его не сильно удивил, но ему захотелось понять, почему он начал верить этому «психу», в конце концов никто из больных и в комнате-то его не был.

Теперь он шел в другую сторону коридора. Там был кабинет главного врача больницы. Конечно, все ключи или их дубликаты были у него, у сторожа. И вообще ему здесь доверяли, хоть и был он очень молод, — даже главврач часто обращался к нему, если что случалось с компьютером. К тому же Сашка был не болтлив, истории многих больных могли бы стать "золотым дном".

Он резко остановился. Любопытство в нем боролось с отвращением к любому действию за чьей-либо спиной. Но не долго. Саня решительно зашагал назад к своей комнате.

Вдруг раздался звонок у входной двери больницы, он прозвучал так неожиданно, что Сашка вздрогнул — лучше б не чинил его, подумал он, а то будет на одного больного больше. Подойдя к двери и заглянув в глазок, он быстро распахнул дверь.

На пороге стоял главврач собственной персоной. И еще двое парней.

— Вечер добрый, Александр, — улыбнулся Алексей Юрьевич. — Приятная новость, Саша, наш странный больной покидает нас. В отвратительном дельце нам пришлось поучаствовать… — Говорил он, шагая впереди всех по коридору, Сашка ошарашено двигался за ним.

— Ну что ж, открывай, и подождите нас здесь. Лучше — я сам исправлю свою ошибку…

И он решительно вошел в палату.

Два одиночества

1

Сколько он себя помнит, он всегда был один. С самого детства. Он помнит маму, ее ласковые руки, глаза, которые будто обнимали, когда смотрели на него. Братьев и сестер у него не было. Отец, папа,… он был очень веселый,… и добрый, но — пил… долгими буйными запоями, и очень быстро возненавидел жену и сына, и бросил их, и те дни, когда отец был с ними, почему-то застряли в памяти каким-то праздником, казалось, они все тогда были счастливы. И вот мама умерла, она болела тяжело, ее глаза с расширенными от боли зрачками, следили за ним молчаливо и грустно до конца. Он остался один. Родственников никого не оказалось, отца не нашли, да и не искали особенно.

В детском доме, куда его вскоре определили, одиночество стало постоянным спутником семилетнего мальчика. Он ни с кем не разговаривал, если его кто-то жалел, он злился и убегал, забивался в угол и сидел там часами, не умел выпрашивать милостыню внимания и любви у воспитателей, как это делали многие. Мальчишки невзлюбили новенького за то, что он не как все, и били при каждом удобном случае, а он отбивался с каким-то непонятным лихорадочным остервенением, его свободолюбие и независимость доходили до фанатизма, — лишь бы все оставили его в покое.

Учиться он не хотел, друзей не заводил. Все его вещи были — это маленькая старая игрушка — собачка да фотография его отца и матери с ним маленьким на руках. Уставившись в окно, он проводил долгие дни, и ничто и никто не мог оторвать его от этого занятия. Зимой, закутавшись в одеяло и, просверлив замерзшим грязным пальцем дырочку во льду, он смотрел и смотрел на улицу, где не происходило ничего, только дворник, иногда тяжело вздыхая, лениво орудовал лопатой.

Осенью, зимой, весной здесь были жуткие сквозняки, тонкие одеяла не спасали худенькие тела, и дети без конца болели. И только летом, когда наступали теплые ночи, отступали кашли и насморки, детский дом выезжал на летнюю дачу, и эти бледные, неулыбчивые дети становились часто бедой всей округи, — это была их маленькая свобода.

2

Пасмурный день, но душный. Детей повели на речку купаться. Лишь один мальчик остался, он попросил его не брать, сказавшись больным. Теперь он стоял перед забытыми распахнутыми воротами детдомовской дачи и задумчиво смотрел на дорогу. Сколько раз он мечтал, как ему подвернется случай, и он сможет бежать из этого ненавистного заведения, но годы шли. Здесь он уже пять лет. И он уже давно понял, что ему некуда отсюда идти.

Вот и сейчас пустота в голове — он устал горевать давно, злиться перестал еще раньше, — теперь ему было все равно. Сосны шумели над головой, ему приятно было смотреть вдаль и не натыкаться взглядом на обшарпанные стены, на грязные помещения…

И он пошел. Он пошел, не оглядываясь, все убыстряя шаг. Дорога, казалось, звала его дальше и дальше. Но идти по ней мальчик не захотел, он свернул в лес. Полусумрак царил под деревьями, которые мелькали у него перед глазами, маня все дальше. Сначала тропинка вела его куда-то, несколько раз он возвращался к дороге и, увидев вдалеке знакомые стены, торопливо поворачивал в обратную сторону.