Сборник рассказов

В теплой вмятине, из которой только что поднялось тело некто, лежал расплющенный мир кого-то. Много раз по много пар глаз кого-то смотрели на него снизу вверх. Умные глаза следили за каждым безумным посылом великого некто, не ожидая от его величия для себя ровным счетом ничего, кроме маленькой черной точки в своем несущественном для великого существовании.

Некто от удивления даже перестал дышать. Он опять забыл как это делается, потому что поразился существованию очень малого в очень большом.

Его удивило, что его мысль так долго обходила стороной это малое. Он понял, что под его черной запятой на круглом белом нечто ему просто необходима маленькая черная точка, как символ великой жертвы малого кого-то.

Ведь тот, кто перестал грызть пятку, прекратив свое существование навсегда под пяткой великого некто, вызвал к жизни его сомнение, заставил задаться вопросом, воплотив его в великую запятую с точкой, и спас свой малый народ.

Рядом, я сказал — рядом!

Аннотация: На конкурс "Черная метка"

Ну, вот он…

Скала резко уходила вниз. Ущелье отозвалось гулким эхом посыпавшегося из-под ног камня.

Сколько я искал его?

…Искал… Да я и понял-то не сразу, что потерял его. Только стал как помешанный. Друзья посмеивались:

— Ну ты, Петюня, даешь! — когда я в очередной раз удивлял их.

Малахольный я стал какой-то без него. Что мне скажут, то и делаю. Куда позовут, туда и пойду… Еще хуже, — пошлют, тоже иду. С женой развелся — опять же — позвали… Натерпелась она, плюнула… Тут с экрана телевизора кто-то так душевно сказал, горячо так сказал, дескать, "…будем мочить…" Мочить, так мочить, я и пошел, только вот хорошо — спросил, "а мочить-то кого будем?"

Вообще-то я художник. Надежды подавал… Все в поиске был… А тут все ясно стало. Табуретки рисую… В хорошем настроении — розовые, в мрачном — черные, иногда с крыльями… Главное, чтобы покупалось. И хорошо покупалось я вам скажу, с руками рвали… Друзья попытались меня пристроить в больничку, да доктор плечами пожал и говорит:

— Да что он вам — мешает? Не буйный… потерянный он какой-то, отойдет может быть, — по-человечьи так и сказал. — Ты ищи себя, ищи, — настойчиво он повторил.

Запало это мне в душу. Ну и пошел я. Искать. Себя…

… Сейчас, глядя на свое я, я удивлялся, сколько же всего во мне было оказывается.

Из ущелья поднимался густой туман, но и сквозь его белые клочья виден был парусник, стоявший на приколе в холодном воздухе. Небольшой, не очень может быть величественный, но добротно сколоченный. Самое главное при парусах. Ну, захламленный, через верхнюю палубу, наверное, не пробраться, с покосившимся капитанским мостиком, это и понятно, башня у художников редко на месте бывает, да и чердак у нашего брата всякой ерундой набит, главное, чтобы штурвал работал… А вот то, что паруса все на месте и мачты по-прежнему рвались в высоту, это я был доволен.

Доволен-то я был, только вот как попасть на это свое я, пока не знал.

Кораблик-то в воздухе повис. Да и примет ли он меня, меня, рисовальщика табуреток, которому он предлагал невиданные дали… Да и не нужен он был мне особо. Одна возня с ним, даже водки выпьешь, и то рисовать ползешь… Да только " жаба задавила" меня, мое, значит, мое… Как заору ему во всю глотку:

— Рядом… Кому говорю, рядом!

Тишина… Эхо пробежало по ущелью… Смотрю, дрогнули канаты, качнулся борт… В бойницы высунулись пушки… И тишина… В ушах звенит.

Та-а-ак, значит, война!

Я огляделся в поисках судна. "Ишь ты, цаца какая, рисовальщик табуреток ему не нравится!!!"

Глаз мой упал на поваленное дерево, раскорячившееся рядом совсем кстати. Судно есть. Нужен парус… "А где-е-е мне взя-я-я-ять такие кры-ы-ы-лья?", неожиданно взвыл мой внутренний голос с тоской известной певицы.

Тьфу ты… Ищи парус… Есть! Со мной была моя лучшая «Табуретка»… Моя лучшая картина.

Прицепив на торчавший кверху сук дерева клочок холста с самой дорогой табуреткой, я столкнул свое растопыренное судно со скалы… Нет, дерево накренилось. Опасно! Не выдержит табуретка!

А-а, летать так летать!

Я плюхнулся на дерево. Провалившись метра на полтора вниз, мое суденышко все-таки выправилось и как-то боком, судорожно дергаясь, подчиняясь моим гребкам в воздухе обеими пятернями, стало продвигаться вперед.

Свист в ухе… А? Что? А-а-а!!!

Грохот снаряда в ущелье оглушил меня… Я заржал, представив глухого идиота верхом на дереве под парусом из холста с табуреткой… Безумная мишень…

— Нас не догоня-я-ят!!! — вырвался вопль из моей глотки.

Шутки шутками, а потемневший от времени борт уже навис над моей головой. Раздумывать было некогда. Вонзив кухонный нож в борт корабля, я заорал:

— На абордаж!!!

"Ну и что, придурок, теперь ты болтаешься на собственном я, не зная, что с ним делать!", первая здравая мысль за последнее время вспухла в моей голове.

А корабль палил изо всех пушек. Я, кое-как перевалившись через борт, обернулся, чтобы забрать дорогую мне «Табуретку» и замер…

Передо мной из ущелья поднимался бриг с одним единственным розовым парусом. И надо же было там кому-то крикнуть:

— На абордаж!