Сборник рассказов

- А меня на шкаф тянет, - и Катя обратила свой пристальный взгляд на пыльный шкаф, стоящий в прихожей. - Наверх, вскочить на него или влезть на люстру, ту большую, что в комнате. И вниз посмотреть или запеть и раскачиваться.

- В муху я тогда воплощусь, в отместку, вот что, - заключил Николай.

- Почему в муху, - обиделась Катя. - Я мухой не хочу быть, а ведь должна буду - за тобой. Ты в одну утробу, и я в ту же... Ты в другую, и я в нее же. Поскачем давай по миру.

Николай дико захохотал.

Катя хлебнула чай прямо из горлышка заварочного чайника.

- Телевизор надо включить, Коля, - сказала она, отпив.

- Чай хорош, - угрюмо сказал Никита, - а туалет-то у вас где?

Коля показал направление. Никита встал и зашел в туалет, хлопнув дверью. Воцарилось молчание. Лица брата и сестры постепенно опять приняли нормальный вид. Катя нарезала белый хлеб и сделала бутерброд.

- Что-то его долго нет? - тревожно спросил у сестры Николай, когда прошло четверть часа.

- Может, много чаю выпил. Ишь как дул, - тихо промолвила Катя.

Но Никита все не выходил и не выходил.

- Это уже становится интересным, - нервно сказал Николай. - Что он там делает?..

- Пойдем постучим ему.

Они подошли к двери. Постучали. Дернули - туалет заперт изнутри. Но ответом было молчание.

- Что он там, умер, что ли? - И, разъярившись, Николай с бешеной силой рванул дверь. Раздался треск, дверь распахнулась. Они заглянули. Внутри никого не было. Кругом тихо.

Катя дико закричала.

- Где же, где он?! - заорал Николай и стал бегать по всей квартире взад и вперед, опрокидывая стулья. В квартире было отсутствие. Катя, красная от ужаса, подошла к брату и крикнула ему в лицо:

- Как жить-то теперь будем, как жить?!

Отдых

Жара плыла по южному берегу Крыма; от красивости прямо некуда было деваться, и ощущалось даже что-то грозное в этой игрушечной красоте, потому что это была не просто игрушечная красота природы, то есть чего-то не зависящего от волн человека. Людишки, приехавшие сюда из разных мест, хихикали до потери сознания, их больше бесила не красивость, а теплота н воздух, в которые они погружали свои разморенные непослушные тела. Они не понимали, почему на свете может быть так хорошо и красиво, и, тупо выпятив свои безмутные глаза и животы вперед, на море, толпами стекались к берегу.

Весь пляж был усыпан телами, и дальше это месиво продолжалось в море, в нем, плоть от плоти, стояли и бултыхались людишки - некоторые приходили в воду с закуской и, погрузившись по грудь в воду, часами простаивали на месте, переминаясь время от времени, тут же перекусывая, другие ретиво полоскали белье, наиболее юркие и смелые заплывали подальше, куда обыкновенные обыватели не рисковали. На пляже расположились несколько грязных пунктов для еды, два дощатых туалета и неуютный, как ворона, посаженная на палку, крикливый громкоговоритель.

Дальше над людьми величественно-безразлично возвышались горы, а пониже - курортный городишко с белыми хатами, ларьками, венерической больницей и парком культуры и отдыха.

В одном из маленьких домншек-клетушек, целиком забитых приезжим народцем, снимала треть комнаты Наташа Глухова - странное, уже четвертый сезон скуки ради отдыхающее у моря существо. В домике этом у обезумевшей и впавшей в склероз от жадности хозяйки все комнаты-норы были уже до неприличия замусолены отдыхающими. Людишки, оказавшиеся здесь, походили друг на друга прямо до абсурда: не то чтобы они были безличны - нет, но все их изгибы и особенности были странно похожие, во всяком случае одного типа, они даже слегка ошалели, глядя друг на друга. К осени почему-то потянулось и более отклоняющееся от нормы; рядом с Наташей снял, например, гнездо лысо-толстый пожилой человек, который всем говорил, что приехал на юг потому, что страсть как любит здесь испражняться.

- Оттого, что, во-первых, тут ласковый воздух, - загибал палец он. Во-вторых, я люблю быть во время этого, как тюлень, совсем голым, без единой маечки, а у нас в Питере этого нельзя - простудисся.

Сама Наташа Глухова даже этого типа воспринимала спокойно, без истерики. Она не то что не любила жизнь - и в себе, и в людях, а просто оказывалось, что жизнь сама по себе, а она - сама по себе. Она не жила, а просто ходила по жизни, как ходят по земле, не чувствуя ее. Формально это было двадцатитрехлетнее существо, с непропорциональным, угловато-большим телом и лицом, в котором дико сочеталось что-то старушечье и лошадиное. Лучше всего на свете она выносила работу - спокойную, тихую, как переписка. Немного мучилась вечером после работы. Так и свой отдых в Крыму она воспринимала как продолжение работы нудной, скучной, только здесь еще надо было самой заполнять время.

Поэтому Наташа, несмотря на нежное, пылающее солнце и море, подолгу растягивала обеды, походы за хлебом: из всех столовых и магазинов выбирала те, где очередь подлиннее.

"Постою я, постою, - думала она. - Постою".

Иногда, в состоянии особого транса, она у самого прилавка бросала очередь и становилась снова, в конец.

В очереди было о чем поговорить.