- Это уж как все решат.
- Так дела не делаются, твое предложение, тебе и условия ставить,отчитал его Чарльз.
- Я вот как думал...
- Небось, хочешь, чтобы мы тебя всю зиму кормили? - перебил Чарльз.
- Какое там! Мне бы только добраться до Клондайка на вашей лодке, и на том великое спасибо.
- Да ведь у тебя нет никаких припасов, старик. Ты с голоду там помрешь.
- Кормился же я как-то до сих пор, - отвечал Та-руотер, и в глазах его зажглись лукавые огоньки. - Вон уж семьдесят стукнуло, а с голоду не помер.
- А подпишешь бумагу, что по прибытии в Доусон обязуешься сам заботиться о своем пропитании? - деловито осведомился Чарльз.
- Почему не подписать, подпишу, - отвечал старик. Но Чарльз опять не дал товарищам выразить свое удовлетворение состоявшейся сделкой.
- И вот что еще, старик. Нас ведь четверо компаньонов, такие вопросы мы обязаны решать сообща. Впереди с главным грузом Ливерпул, он хоть и молодой, но согласие его тоже требуется, раз его сейчас нет.
- А что он за человек? - полюбопытствовал Таруотер.
- Моряк. Сорвиголова и буян. Характер у него неважный.
- Да, горяченек, - подтвердил Энсон.
- А уж сквернослов и богохульник, страсть какой! - удостоверил Большой Билл. Однако тут же добавил: - Но справедлив, этого у него не отнимешь.
Энсон одобрительно закивал, присоединяясь к похвале.
- Ну что ж, ребята, - сказал Таруотер. - В свое время я отправился в Калифорнию и добрался до нее. Доберусь и до Клондайка. Сказал, доберусь - и доберусь. И свои триста тысяч из земли добуду, это тоже верно. Как сказал, так оно и будет, потому деньги мне позарез нужны. А дурного характера я не боюсь, лишь бы парень был честный да справедливый. Попытаю счастья, пойду с вами, пока его не нагоним. А уж если он откажет, что ж, внакладе останусь я один. Только мне не верится, чтобы он отказал. До ледостава остались считанные дни, да и поздно мне искать другой оказии. А уж раз я до Клондайка непременно доберусь, значит нипочем он мне не откажет.
Старый Джон Таруотер вскоре стал одной из самых примечательных фигур на Клондайкской тропе, где путникам никак нельзя было отказать в своеобразии и красочности. Тысячи людей, которым приходилось отмерять каждую милю пути раз по двадцать, чтобы на своем горбу доставить до места полтонны груза, уже знали его в лицо и, встретив, дружески называли "Дедом Морозом". И всегда старик дребезжащим от старости фальцетом пел за работой свой гимн. Три спутника Таруотера не могли на него пожаловаться. Пусть суставы его плохо гнулись - он не отрицал, что у него небольшой ревматизм, - пусть двигался он медленно, с хрустом и треском, зато он был неустанно в движении. Спать он укладывался последним и вставал раньше всех, чтобы еще до завтрака напоить товарищей кружкой горячего кофе, прежде чем они с первым тюком отправятся к новой стоянке. А между завтраком и обедом и обедом и ужином он всегда ухитрялся и сам перетащить тюк-другой груза. Однако не больше чем в шестьдесят фунтов весом. Это был его предел. Он мог взвалить на себя и семьдесят пять фунтов, но тогда очень скоро сдавал. А один раз, попытавшись дотащить тюк в девяносто фунтов, свалился на тропе и потом несколько дней чувствовал противную дрожь и слабость в ногах.
Труд, неустанный труд! На тропе, где даже привычные к тяжелой работе мужчины впервые узнавали, что такое- труд, никто соразмерно со своими силами не трудился больше, чем старик Таруотер. Подгоняемые страхом перед близостью зимы, подхлестываемые страстной жаждой золота, люди работали из последних сил и падали у дороги. Одни, когда неудача становилась явной, пускали себе пулю в лоб. Другие сходили с ума. Третьи, не выдержав нечеловеческого напряжения, порывали с компаньонами и ссорились насмерть с друзьями детства, которые были ничем их не хуже, а только так же измучены и озлоблены, как и они.
Труд, неустанный труд! Старик Таруотер мог посрамить их всех, несмотря на треск и хруст в суставах и мучивший его сухой кашель. С раннего утра и до позднего вечера, на тропе и в лагере, он всегда был на виду, всегда что-то делал и всегда по первому зову "Дед Мороз" с готовностью откликался. Как часто усталые путники, прислонив к сваленному дереву или выступу скалы рядом с его тюком и свои, просили:
- А ну-ка, дед, спой нам песенку о сорок девятом годе.
И когда Таруотер, тяжело дыша, исполнял их просьбу, снова взваливали на себя поклажу, говорили, что ничто так не подымает дух, и шли дальше.
- Если кто честно заработал свой проезд, - сказал как-то Большой Билл компаньонам, - так это наш старикан.
- Что верно, то верно, - подтвердил Энсон. - Для нас он просто находка, и я лично не прочь бы принять его в нашу артель на полных правах...