Сборник рассказов

— А в ином случае моя смерть принесла бы вам пользу?

— Мертвый, только что умерший или еще умирающий ты принесешь нам величайшую пользу, — произнес Чаво ласковым голосом. — Мертвый или умирающий ты будешь представлять нашу последнюю надежду.

Как раз к закату солнца они достигли вершины Гири, второй горы Тригорья. Они съели горький горный паек, и Чаво обработал раны Гарамаска.

— Если ты выживешь на этой охоте (чего не случится), то сможешь заказать новый нос и снова стать красивым, — сказал Чаво. — Пока же тебе придется жить безносым до самой своей смерти завтра на закате. Или я могу попробовать изготовить тебе суррогатный нос из древесины этого колючего кустарника.

— Не беспокойся, Чаво. Я уже сплю.

Но Гарамаск не заснул. Чаво достал из рюкзака струнный хитур, заиграл свою ужасную музыку и запел.

— Чаво! — окликнул его Гарамаск. — А знаешь, почему жители Испании — есть такая страна в Мире — превратились из самой сильной нации в Европе в самую слабую всего за одно поколение?

— Может, они оскорбили лягушку-бога?

— Нет, у нас нет лягушек-богов.

— Не может быть! Ты уверен? Нет лягушек-богов? Ты разыгрываешь меня.

— Один коварный араб, возмущенный изгнанием арабов из Испании, привез в эту несчастную страну гитару, и та прижилась. В итоге несчастная страна пала, ее когда-то благородная душа усохла до жалкой плаксивости.

— Понимаю, Папа Гарамаск, — отозвался Чаво, по-прежнему бренча. — Они пали, как если бы благородные рогха должны были пасть, чтобы стать нами, оганта.

— Хорошая аналогия, Чаво. А некогда в Тихом океане Мира существовало благородное королевство Гавайи. Один морской дальнобойщик привез туда гитару — и вскоре благородное королевство умоляло, чтобы его колонизировала сухопутная нация.

— Да, конечно, это возымело бы эффект, Папа Гарамаск. Мы, оганта, согласились бы на такую колонизацию с радостью, но нет никого, кто принял бы нас.

— Моя родина, Конгломерат Штатов, пала аналогичный способом, — печально произнес Гарамаск. — А когда-то была благородная страна.

— Благородные рогха, ясное дело, презирали инструмент, — посетовал Чаво. — Но для нас он — Шетра, святая вещь. Он наша религия и наша любовь.

— Он — источник шума общепризнанной неполноценности во всех смыслах.

— Это само собой, Папа Гарамаск. А кто более неполноценный, чем мы, оганта? Но мы откажемся от него, обещаем, если когда-нибудь будем способны отказаться, оставаясь оганта.

— Ох, ложись спать, Чаво!

— Ты сказал, что в твоем мире нет лягушек-богов, зато есть простые лягушки. А у нас, наоборот, есть лягушки-боги и нет простых лягушек, за исключением привозных. Маленьких импортных лягушек. Самая большая из них легко уместится на двух ладонях. Иногда я размышляю о лягушках Мира. Насколько они велики, Папа Гарамаск? Такие же, как большой Риксино?

— О, нет. У тебя совершенно неверные представления, Чаво. Лягушки в Мире точно такие же, как и те, которых поставляют из Мира сюда. Для большинства из них хватит одной ладони.

— Ты уверен? Они меньше, чем я? Даже меньше, чем ты?

— Да нет же, Чаво. Они совсем маленькие. Я часто задавался вопросом о лягушачьем культе Паравата. В чем его суть?

— Ты опять разыгрываешь меня, Папа Гарамаск. Обязательно должны быть лягушки большого размера. Как же иначе? Лягушка самое чудесное существо на свете! Она единственная способна совершать лягушачий прыжок без труда. Может быть, эта способность когда-нибудь возвратится и к нам!

— Спи, чертов болван.

Чаво глубоко вздохнул.

— Я все время думаю о лягушках, — пробормотал он. И вскоре, похоже, заснул.

Потом пришел Элин, более разреженный и более нереальный, чем во время предыдущих сеансов.

— Орла-кондора Шасоуса не очень трудно убить, — сказал Элин. — Он атакует, когда ты будешь висеть на отвесной скале. Самый удобный момент для нападения. Если ты подстрахуешься веревкой и не поддашься страху, у тебя будет хороший шанс. Если сможешь, сверни ему шею, как курице, ибо курица он и есть. Он будет рвать тебя на куски, чтобы добраться до почек и селезенки. Не позволяй ему этого! Он постарается выклевать тебе глаза. Не дай ему это сделать! По крайней мере не оба глаза — иначе ты проиграл.

— Элин, я пойду до конца, как и ты, — сказал Гарамаск. — Я не хуже тебя. Скажи, что за тайна в конце, которую ты не успел раскрыть? Что особенного в последней жертве — Батер-Джено? К чему ты шел, Элин?

Но призраки, как известно, туги на ухо.

— Постарайся ослабить мост, после того как ты им воспользуешься, и следи за своим затылком, — посоветовал мертвец Элин. Потом он стал еще прозрачней и исчез.

И снова Гарамаск проснулся легко и быстро в предрассветных сумерках. Лицо и шея болели не так сильно, как накануне. Несмотря на отсутствие одного уха и носа, он был счастлив. Он вознес свое сердце навстречу утру и с удовольствием отвесил пинка Чаво, ибо тот не ранняя птаха.

Они съели горький горный паек, прикрепили кинжалы, когти и шипы, надели защитные доспехи и начали подъем на гору Биор, третью и самую высокую гору Тригорья. Биор, крутая, местами отвесная, походила на саблю, поднимающуюся из ножен, которыми служила гора Гири.