Сборник рассказов

— В следующем году, Уль, обещаю, — она хихикает. Три, четыре месяца. Слишком мало. Я боюсь ей об этом сказать. Представляю, как она обожжется и посмотрит на меня. Что будет в ее глазах? Обида, наверное. Печаль. Что-то тоскливое.

Не-от-вра-ти-мость.

Я пробую это слово на вкус. Оно горчит.

— Ой, смотри, море.

— Где? — Юлька вертится, но моря нет. Просто темный провал, на фоне которого проносятся белесые тени. — Не видно ничего.

— Сейчас спустимся, увидишь, — я выворачиваю на темную заснеженную дорогу и, нырнув под мост, качусь вниз…

Нас ждут…

Я двигаюсь вниз почти на холостых. Скоро Новый год. Через пять часов. Будет для меня этот новый год? Целый ли он будет? Все триста шестьдесят с лишним дней? Зима, весна, лето, осень из корицы? Или все — таки то, о чем говорил врач? Три — четыре месяца. Не операбельно. Рафинированная тоска в этом «неоперабельно». Смертная скука. Сосредоточенная в том, что живет внутри меня. Или умирает вместе со мной. Уже должно быть больно. Но я ничего не чувствую, это странно.

* * *

- Алик! Братуха! — Вадим обнимает меня, хлопает по спине, он смахивает на Хью Лори узким лицом и хитрыми чуть навыкате глазами, — Как доехали?

— Да ничего. Трасса скользкая правда, — я осоловело моргаю, спину ощутимо ломит.

— Вещей много? Сейчас перебросим все… Ой, Юлька! Приветы!

- Привет, Вадим! — жена, улыбаясь, машет ему, обходя потрескивающий капот, на него сыплет крупными невесомыми хлопьями, мгновенно исчезающими на синем лаке. — Что у вас здесь?

— Нормально, — Вадик хитро подмигивает мне и сует стакан, несмотря на темень, на донышке видно выштамповку «Ц.20к.», — За встречу?

Я улыбаюсь. Юлька толкает меня в бок и протягивает бутылку, мои привычки она знает. Лью себе. Снег порхает бестелесным пухом, украшая нас. Всюду этот снег, валит как из порванной перины. Юлька о чем-то щебечет, а я смотрю на шипящее в гальке море, оно таинственно и темно.

Алкоголь вязко тянется и ухает в желудок, пахнет жареным хлебом и кожей. Сорок три градуса — и все расплываются во мне без остатка. Далекая Ирландия мягко обнимает нервы. Мысли путаются в пестрый черно-белый клубок, который уже не распутать. Да я и не пытаюсь. Просто вдыхаю холод. Свое лекарство от времени.

* * *

«Гражданин Хар-о, находясь в состоянии алкогольного опьянения, нанес легкие телесные повреждения г-ну Нет-му. При первичном осмотре выявлены ушибы мягких тканей и гематомы в области лица…»

— Сань! Как писать: в области лица?

— Пиши: тела. — бурчит второй. С этим я согласен. Мне все равно, ведь я гражданин Хар-о и я нанес эти легкие телесные. Но патрульным весело. Они долго мусолят травмы, силясь втиснуть ситуацию в шершавые нормы протокола.

«Ударил подозреваемого…» — в опорке пахнет носками и железом. Как в казарме. К этому запаху я привык. Еще одна ночь на земле.

И два года назад.

И гражданка Фролова Ю.А., она же Улька, она же потерпевшая, клюет носом на стуле.

Уже два часа этой самой ночи, что везде на земле.

— Вы видели, как все произошло? — спрашивает второй.

— Тот у меня сумочку вырвал, а этот… - она показывает на меня и смотрит голубыми глазами. Фарфоровое личико. Неожиданно она мне улыбается. И я улыбаюсь, потому что пьян, и потому что гражданка Фролова Ю.А. мне нравится.

— Так что этот? — пытает второй.

— Он его догнал, и они подрались.

— Гнида, падла, меня сзади ударил, — воет задержанный из обезьянника.

— Матку вырву, — спокойно объявляет заполняющий протокол даже не обернувшись.

-Пиши: ударил задержанного тушкой мороженой пикши по голове, — говорит второй.

— Трески. — поправляю я.

— Что?

— Тушкой трески, гражданин милиционер.

— Не милиционер, а полицио..- он спотыкается. А обезьянник тут же исправляет ситуацию.

— Поллюционер, — гавкают оттуда.

— Матку вырву, — безмятежно обещает патрульный.

— Начальник, дай закурить.

Не отрываясь от протокола, сержант вытягивает из нагрудного кармана кривую примину и сует в решетку.

— Подпишите здесь, и здесь, — я подписываю. Его интересует перчатка с обрезанными пальцами на моей левой руке.

— Что одна то? Для красоты? — удивляется он. Молодой, лопоухий с потной шевелюрой. В его глазах усталость всего мира и желтый свет ламп опорки.

— Нет, ранение.

— Чечня, не? У меня там брат был.

Я киваю. Все мы когда-то где-то были.

* * *

— Все, все… Официальная часть закрыта. Сейчас перегружаемся. Вику заберем и в горы, — Вадим смотрит мне в глаза, потом отбирает стакан. — а то темно уже… И Валерка на перекрестке ждет. Звонил только.

Он все понимает и говорит, будто извиняется. Сам не пьет. Свое уже давно выпил. Отболел, выгорел полностью. Об алкоголе мы никогда не говорим. Просто обходим тему стороной, по обоюдному молчаливому согласию. Не то — выпусти наших тараканов на волю. Чего только не случится! Не буди лихо, пока тихо.

Я думаю про два года. Два года назад мы с Улькой познакомились. Девочка с фарфоровым личиком. Она приобнимает меня. Ей холодно. Я жмусь к ней и дышу, дышу холодом. Моим лекарством от времени.

* * *