Сборник рассказов и повестей

– А это очень интересно, – улыбнулся ей Месснер и снова обратился к врачу: – Муж, по-видимому, пользовался не очень-то завидной репутацией в Сан-Франциско.

– Напротив, его считали высоко моральной личностью, – вырвалось у Хейторна с излишним жаром. – Педант, сухарь без капли горячей крови.

– Вы его знали?

– Никогда в жизни не видел. Я не вращался в универститетских кругах.

– Опять только одна сторона медали, – сказал Месснер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сторон. – Правда, он был не бог весть как хорош, – я говорю про внешность, – но и не так уж плох. Увлекался спортом вместе со студентами. И вообще был не без способностей. Написал святочную пьесу, которая имела большой успех. Я слышал, что его хотели назначить деканом английского отделения, да тут как раз все это стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-видимому, эта история погубила его карьеру. Во всяком случае, в наших кругах считали, что после такого удара ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою жену.

Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразличным тоном, закурил трубку.

– Счастье, что у них не было детей, – продолжал Месснер.

Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и рукавицы.

– Пойду за дровами, – сказал он. – А потом сниму мокасины и устроюсь поудобнее.

Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое молчание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Женщина сидела на ящике напротив его.

– Что вы намерены делать? – спросила она резко.

Месснер лениво взглянул на нее.

– А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а койка очень удобная.

Женщина в немой ярости прикусила губу.

– Но… – горячо начала она и замолчала, стиснув руки.

– Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера… э-э… Хейторна? – сказал он кротко, почти умоляюще. – Это было бы очень печально… и, уверяю вас, совсем не нужно.

– Но вы должны что-то сделать! – вскричала она.

– Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.

– Вы останетесь здесь?

Он кивнул.

Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.

– Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!

– Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба – мои гости.

Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.

– Тогда уйдем мы, – объявила она решительно.

– Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер… э-э… Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.

– Но что же тогда вы будете делать? – опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.

Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.

– Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.

– Боже мой, вы меня с ума сведете! – она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. – Раньше вы никогда таким не были.

– Да, я был воплощенная мягкость и кротость, – согласился он. – Очевидно, поэтому вы меня и бросили?

– Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассудительны…

– Я больше не теряю самообладания… – прервал ее Месснер, – с тех пор как вы ушли.

– Вы исправились просто на удивление, – отпарировала она.

Месснер улыбнулся в знак согласия.

– Пока я буду думать о том, как мне поступить, советую вам сделать вот что: скажите мистеру… э-э… Хейторну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хижине более, как бы это выразиться… непринужденным.

– Зачем вы погнались за мной в эту ужасную страну? – спросила она неожиданно.

– Не подумайте, что я искал вас, Тереза. Не льстите своему тщеславию. Наша встреча – чистая случайность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно было куда-нибудь уехать. Честно признаюсь, я приехал в Клондайк именно потому, что меньше всего ожидал встретить вас здесь.

Послышался стук щеколды, дверь распахнулась, и вошел Хейторн с охапкой хвороста. При первом же звуке его шагов Тереза как ни в чем не бывало принялась убирать посуду. Хейторн опять вышел за хворостом.

– Почему вы не представили нас друг другу? – спросил Месснер.

– Я скажу ему, – ответила она, тряхнув головой. – Не думайте, что я боюсь.

– Я никогда не замечал, чтобы вы чего-нибудь особенно боялись.

– Исповеди я тоже не испугаюсь, – сказала она. Выражение ее лица смягчилось, и голос зазвучал нежнее.

– Боюсь, что ваша исповедь превратится в завуалированное вымогательство, стремление к собственной выгоде, самовозвеличение за счет бога.

– Не выражайтесь так книжно, – проговорила она капризно, но с растущей нежностью в голосе. – Я не любительница мудрых споров. Кроме того, я не побоюсь попросить у вас прощения.