Сборник рассказов и повестей.

Ох, упрям! Сижу в кабаке. Сыт и пьян и нос в табаке. То ли песня вдалеке, то ли где-то свадьба… Штоф вина на столе пустом у окна, а в окошке том - над господским над прудом белая усадьба.

Сыр да бор да негромкий сказ, мол, недобр у барыни глаз - привораживает враз, хуже не сказать бы… Черти пьяные, вы о ком? Я-то с барыней не знаком! Ну а сам взгляну тайком в сторону усадьбы.

Что ж, колдунья, твоя взяла! Грош кладу я на край стола. Углядела, повела… Век тебя не знать бы!… Волшебством ты и впрямь сильна: я в шестом кабаке спьянА, а в окошке вновь она - белая усадьба…

x x x

Я к тебе уже не приду. Никогда тебе не спою. Оставайся в своем раю - я останусь в своем аду.

Иногда лишь приснится сон: позолота старинных книг, за окошком - прибоя стон и раскинувший крылья бриг.

Я бы мог за тобой пойти в черный ад под вороний грай. Только в рай не могу, прости, потому что не верю в рай.

Наша жизнь - как проклятый круг из предательств и суеты. Иногда лишь приснится вдруг все, о чем говорила ты.

Выбирай тут, не выбирай - круг проклятый рванет назад. Да и рай твой - лишь с виду рай, а присмотришься - тот же ад.

Я к тебе уже не приду. Не бывать нам с тобой вдвоем. Я останусь в своем аду. Оставайся и ты в своем.

Иногда лишь приснится сон…

x x x

Скоpлупка бигуди. Пылятся кpужева. Послушай, pазбуди, скажи, что ты жива!

Такой подpобный бpед - до складочки по шву! И пачка сигаpет лежит - как наяву…

x x x

В южной местности гористой на краю пустыни длинной рассказали гитаристу про старинные руины.

Рассказали и гортанным мертвым именем назвали. И ушел он по барханам к серым контурам развалин.

Брел по зыби золотистой - просто так, из любопытства поглядеть и возвратиться. Поглядел - не возвратился.

Он нашел меж серых склепов, где кончался мертвый город оловянный серый слепок с человеческого горла.

…Там, в толпе цветасто-тесной, там, за белой толщей праха, кто-то пел не просто песню, кто-то пел не просто правду.

Значит, слово било в сердце, убивало, помыкало, коль одно осталось средство - ковшик жидкого металла.

Но не знал палач усердный, запечатав глотку эту, что отлил в металле сером первый памятник поэту.

Нет ни имени, ни лика.

В цепких пальцах легковесна оловянная отливка, отмыкающая песню.

…Храмы - рухнули. И ныне равнодушно смотрят горы: что осталось от твердыни? Оловянный слепок с горла.

От прославленной столицы - слиток серого металла… Было страшно возвратиться, страшно было взять гитару -

и начать, как начинали до тебя, - отважно, скорбно, точно зная, что в финале - оловянный слепок с горла.

x x x

Мир - сотворен. Границы - отвердели. Который раз по счету сотворен? И, верно, не на будущей неделе очередной великий сдвиг времен.

И вновь наивно думается людям, что неизменен будничный уклад. И мы живем. И мы друг друга судим. И кто-то прав. И кто-то виноват.

Сумеем ли за малое мгновенье понять, что ни один из нас не прав, когда Господь для нового творенья смешает с глиной контуры держав?

x x x

Забавно сознавать, но Робинзон-то - в тебе. Не на рисунке. Не в строке. Куда ни глянь, вранье до горизонта, и ты один на малом островке.

Что остается? Верить в милость Божью, когда волна пугающе близка, да подбирать обкатанные ложью обломки истин с белого песка.

x x x

Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь! В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги, вновь приходит на помощь веселая сильная плоть, и убийца по имени совесть уходит с дороги.

Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле и шагнет к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца, ты еще затоскуешь, дружок, о кипящей смоле, раскаленных щипцах и зазубренных тяжких трезубцах…

x x x

Еще жива отзывчивая плоть. Еще чудит, петляет колея. Поистине всемилостив Господь, когда щадит такую тварь, как я.

Самовлюбленный жадный упырек, что я творил! И что я говорил! А Он меня не только уберег - Он мне с тобою встречу подарил.

ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

(дореволюционные песенки)

Спалили мы Отечество, приятель, - уж больно дым его был сладок и приятен…

ПЕРВАЯ ВАУЧЕРНАЯ

Я согласился на раздел страны, продался я за ваучер бумажный - и вот латаю старые штаны, а кто-то строит дом пятиэтажный.

Зачем на танки с камушком в руках поперся я, поверя в жизнь иную! Был в дураках - остался в дураках. Не привыкать. Стерплю. Перезимую.

Но что мне делать в случае таком, когда в окpестной рощице зеленой березка-полоняночка тайком кивнет приватизированной кроной?

Я перед ней, дыханье затая, стою, как пень, и м-медленно въезжаю: была ничья и, стало быть, моя; теперь - его и, стало быть, чужая.

А он возводит львиное крыльцо, он голубые зафугачил ели. И уж не бросишь ваучер в лицо - грешно сказать, не пропили - проели.

Продам пальто (еще не холода). В конце концов не все ему смеяться! Ох, посмотрю я на него, когда наступит год 2017!

ВТОРАЯ ВАУЧЕРНАЯ

(исполняется тяжелым слезливым басом)

Я-то думал, что честно поделим Россию на части: хочешь - сам пропивай, хочешь - внукам оставь на пропой. Накололи, заразы! Опять я поверил начальству. И опять пролетел, как шрапнель над абхазской тропой.