Сборник рассказов. Избранное

На окраине деревни он свернул с дороги на лесную хорошо протоптанную тропинку и шел по ней, разглядывая разноцветье опавших листьев; чувства умиротворения, свободы, спокойствия – гармонии жизни – завладели им. Дойдя до того места, где тропа раздваивалась, он остановился в нерешительности, почувствовав некое волнение, как если бы от того, куда он сейчас повернет, зависело что-то очень-очень важное – что-то, что может определить всю его дальнейшую жизнь. Левая тропинка уводила к холму, с которого хорошо было смотреть на закат солнца, правая вела в поселок.

Пока отец Алексей стоял, размышляя, солнце вплотную приблизилось к лесу на горизонте и стал разгораться багровый закат, охватывая все существо батюшки необъяснимым возбуждением. Он завороженно смотрел на это явление природы. В небе, как бы догоняя солнце, тихо, без единого крика, удалялся клин гусей. «Наверное, последние птицы улетают». Постепенно цвет заката слился с красками осени, и Алеша вдруг вдохнул полную грудь воздуха и хотел крикнуть на весь мир: «В-е-р-у-ю!» – но из груди вырвался только хрип, и он закашлялся. Постояв еще немного у развилки, батюшка повернул направо, к церкви. Уже начало смеркаться, когда он дошел до храма Божьего. У входа в церковь его ждал друг. Он попросил отца Алексея принять исповедь у одной прихожанки, которая хочет исповедоваться только незнакомому священнику.

***

После встречи у церкви с незнакомцем молодой священник просидел неподвижно на скамейке остаток ночи и уже в предрассветных сумерках с трудом поплелся обратно. Он шел, и мысли навязчиво крутились в голове: «Какой из меня священник, раз я исповедовать не могу? Или переломить себя и ходить на службу, как на работу? Ведь чем дальше, тем будет труднее. А иконы? Здесь тот со скамейки угадал: от их укоризненного взгляда уснуть я не могу! – подумал отец Алексей и, тут же вспомнив, что он решил, мол, все виденное и услышанное только расстройство его разума, окончательно запутавшись, тихо произнес:

– Надо уходить из церкви, надо уходить!

Все дальше и дальше удалялся он от церкви. Наконец обернулся, перекрестился, безнадежно махнул рукой и уже быстрым шагом пошел по тропинке обратно к деревне. Дойдя до своей избы из последних сил, чувствуя так и не прекратившуюся сильную головную боль, да еще и высокую температуру, не раздеваясь, молодой человек упал на кровать и тут же забылся в тяжелом сне.

Отец Алексей лихо отплясывал в одном исподнем с той девкой, которую он исповедовал накануне; девка была почти голая, только в коротенькой ночной рубашке и залихватски крутила над головой поповскую рясу, приговаривая:

– Вот так, батюшка, вот так, покажи, что ты настоящий мужик и ничто человеческое тебе не чуждо. И ближе-ближе ко мне придвинься: запах твой мужицкий хочу чувствовать… Вот! Чувствую силу твою.

От этих слов дух у батюшки перехватило и с криком «Эх, твою!» он пошел кругами по избе, прихлопывая себя по ляжкам и лихо откидывая волосы назад.

На мгновение в его голове прояснилось, он хотел перекреститься и сказать: «Прости, Господи, душу грешную!» – да руки не послушались, продолжая прихлопывать теперь уже по коленям, а вместо слов получились только присвисты и улюлюканья.

В тоже время отец Алексей чувствовал себя хорошо и привольно в этом мирском, хотя и безобразном облике; будто что-то накопившееся в его аскетичной жизни наконец-то вырывалось из него наружу, и он снова пошел кругами вокруг беснующейся девки, приговаривая: «Ай, яти твою! Хороша девка-то, хороша!»

Вместо музыки слышался топот, отбивающий ритм пляски. Выкрикивая что-то неприличное, девка выкидывала в полном беспутстве ноги в разные стороны. Пыль стояла столбом, пляска шла по всей избе.

– Эх, хорошо! – выкрикнул батюшка, наконец-то обняв изворотливую девицу, но тут же увидел в красном углу избы, там, где раньше стояли иконы, нагло ухмыляющуюся гадливую морду с рожками и реденькой бородкой, одобрительно кивающую в такт пляске. Козлиные ноги ловко пристукивали копытцами; между мордой и копытами ничего не было – пустота. Неожиданно разозлившись, батюшка подбежал к морде, чтобы как следует наподдать ей, но сам получил сильный и болезненный удар копытом в живот.

Мгновенно проснувшись и оглядевшись, он понял, что упал с кровати и лежит на полу. Болели спина и голова, которыми он ударился при падении, и почему-то болел живот. Отец Алексей вскочил с кровати весь в холодном поту, ощупал себя: он был полностью одет; оглянулся вокруг: в избе, кроме него, никого не было, и перекрестился на пустой угол избы: иконы лежали стопкой рядом на подоконнике, перевернутые ликами вниз. «Однако я иконы не переворачивал», – подумал батюшка. Он взял ту, что лежала сверху, и хотел поставить обратно на полочку в красном углу избы, но… передумал, поскольку с иконы Николая Чудотворца, что лежала поверх остальных, святой смотрел на него, явно осуждая батюшку то ли за сон, то ли за его богохульные мысли и сомнения в вере.