Сборник рассказов ЛитО «Щеглы»

Очертания телля¹ Бабил дрожали в зыбком рыжем мареве. Полноводный весною Евфрат вился зеркальной лентой среди пыльных холмов Аккада в обрамлении скудной зелени. Прохладное дыхание реки – вот что немного примиряло Роберта Кольдевея с тяготами жизни в Нижней Месопотамии. А ведь утренний зной – всего лишь предвестник огненного пекла, что воцарится здесь днем. Ученый вытер лоб платком и вздохнул: перед началом работы в течение семнадцати лет немолодой археолог обходил раскопки, спотыкаясь и оскальзываясь на щебне.

Вчерашнее письмо от герра Делича расстроило его сильнее, чем Кольдевей думал. Неудачник! Профан! Он не оправдал ожиданий директоров берлинских музеев. Немецкие ассириологи жаждали находок, затмевающих крылатых быков Ниневии, а он слал им ящики с осколками глазурованной глины. Лингвисты мечтали о текстах, не уступавших библиотеке Ашшурбанипала, а в развалинах Вавилона экспедиции попадались только клинописные таблички с перечнем хозяйственных расходов. Кольдевей улыбнулся своим мыслям: да, да, для ученых глина ценнее алмазов Голконды! Каблук сапога внезапно подвернулся, и археолог заскользил по щебню настолько стремительно, что слуга не успел его подхватить.

Кольдевей сел, ощущая на губах горький вкус земли и соленый – крови. Сверху тонко зашуршало – слуга осторожно спускался к нему, боясь вызвать оползень. Среди песка рука нащупала нечто гладкое и округлое. Археолог осторожно вытащил на свет маленькую табличку из темно-красной глины без малейших повреждений и сколов. Находка приятно холодила пальцы. С одной стороны на ней была выдавлена фигурка льва, перед прыжком припавшего на передние лапы, а с другой – несколько клинописных знаков. Надпись означала "счастье". Экспедиции уже попадались такие таблички с изображениями газелей, онагров, туров, а вот лев нашелся в первый раз. Надписи не баловали разнообразием: "счастье" или "несчастье". Его друг Вальтер Андре в шутку называл эти таблички вавилонской лотереей.

Резкие крики отозвались звенящей болью в затылке. Староста деревни Квейреш, тощий, загорелый до черноты мужчина с багдадской шишкой на щеке, тащил за собой испуганного мальчишку в перепачканной джеллабе. Из его истошных возгласов Кольдевей понял только то, что староста обвиняет мальчика в воровстве. Поднявшись с помощью слуги, археолог поспешил им навстречу, машинально сунув находку в карман.

Завидев Кольдевея, староста сильно дернул мальчика за ветхий ворот, и прямо под ноги археологу посыпались шарики, блестевшие под лучами утреннего солнца глубоким синим цветом. Кольдевей нагнулся и поднял один – это были бусины из бадахшанского лазурита, оправленные в лепестки тусклого золота, что легко сминались под грубыми пальцами старика, бросившегося подбирать сокровище. Теперь Кольдевею стала понятна причина возмущенных воплей: староста испугался, что за работника, уличенного в воровстве, он не получит свой бакшиш. Еще в самом начале Кольдевей ввел это железное правило, чтобы избежать воровства на раскопках.

– Пусть мальчик покажет, где нашел бусины, и тогда всем достанется вознаграждение. Одной фразой археолог пресек бурный спор, и наконец воцарилась тишина.

Кольдевей мог поклясться, что провал, к которому их привел маленький воришка, он видел впервые. Во время вчерашнего обхода здесь был просто склон холма, поросший серебристыми кустиками полыни, караганой и верблюжьей колючкой. У Кольдевея немного ныл затылок после падения, но, взяв факел у слуги, он шагнул в темноту, дохнувшую неожиданным холодом. В дрожащем свете коридор казался бесконечным, выложенные глазурованными кирпичами стены переливались всеми оттенками золота и янтаря. Вместо привычных сирушей археолог разглядел на изразцах человека с черным псом на цепи. Нергал-шарр-уцур! Это открытие, о котором он мечтал долгие восемнадцать лет!

Держась на границе света и тьмы, мальчик поманил за собой вглубь телля. Коридор все никак не кончался, он вел прямо на вавилонский север – ильтану, только изредка встречались боковые проходы, засыпанные мусором и костями. Сколько возможностей для новых раскопок! Внезапно археолог ощутил на своем разгоряченном лице дуновение прохладного ветра и постепенно успокоился. Воздух не был затхлым, он пах речной свежестью, немного ладанной смолой и нардом.

Сначала было тихо – Кольдевей понял, что его проводник пропал, он давно не слышал шагов слуги позади себя. Но почему-то это не испугало. Потом пришли звуки: смазанные, замедленные, как в граммофоне с испорченной пружиной. Казалось, что временами он слышит рокочущий голос тимпанов, гортанный смех людей и скрип множества повозок. Звуковые иллюзии накатывали ритмично, как океанские волны на берег. Но он шел и шел вперед.