Сборник статей

Просто поразительно, что человек такого критического ума, как Леонардо, записал это воспоминание, как нечто совершенно очевидное; он не сделал оговорки, которую не колеблясь делает Фрейд, говоря о "фантазии "гриф". Сам факт того, что Леонардо, несмотря на неуверенное "mi parea" (мне кажется), говорит об этом событии, как о действительно случившимся с ним в детстве, указывает на психическую реальность его ощущения. Ребенок живет в предличностном мире (и чем меньше ребенок, тем острее его ощущения), то есть в мире, обусловленном архетипами, мире, в котором, в отличие от развитого сознания, внешняя физическая реаль­ность и внутренняя психическая реальность все еще предс­тавляют собой единое целое. Следовательно, все, что происходит в неразвитой личности ребенка, имеет сверхчув­ственный мифический характер и судьбоносное значение, словно вмешательство божества.9 В этом смысле "наивная", некритичная запись Леонардо указывает на то, что его вос­поминание относится к важнейшему событию, лейтмотиву его существования и что, если мы сможем понять ее, мы доберемся до скрытого, но решающего аспекта его жизни.

Но прежде чем мы перейдем к толкованию этой фантазии и ее значению для Леонардо с точки зрения Фрейда и нашей точки зрения, мы должны сказать несколько слов о так назы­ваемой "ошибке" Фрейда. Недавно было доказано,10 что упоминаемая Леонардо птица, nibio или nibbio , это не гриф, а коршун. Возникает вопрос: до какой степени этот факт подрывает обоснованность работы Фрейда и данной работы, отчасти основанной на исследовании Фрейда?

"Ошибка" Фрейда привела его к грифу как символу материнства в Древнем Египте, а символическое уравнение гриф = мать стало основой для его толкования детской фантазии Леонардо, для его поспешной теории об отно­шении Леонардо к родной матери и зацикленности Леонардо на этом образе, с помощью которой Фрейд объяснял развитие личности Леонардо. "Фантазия и миф" - писал Стрэчи (Strachey), талантливый редактор работ Фрейда -"похоже, не имеют прямой связи друг с другом". Тем не менее, он предостерегает читателя от вероятного желания "отмахнуться от этого исследования, как от не имеющего никакой ценности".12

Ниже мы увидим, что "ошибка" Фрейда не причиняет тако­го серьезного вреда его исследованию, не говоря уже о нашей работе, как это могло показаться на первый взгляд. Наоборот, наша критика работы Фрейда и наша попытка заменить надличностным толкованием фантазии Леонардо о своих отношениях с родной матерью, сделанные Фрейдом личностные выводы, на самом деле подтверждаются фак­том обнаружения этой ошибки. Даже если птица из вос­поминания является не грифом, то есть птицей, символизи­рующей материнство в различных мифах, а какой-то другой птицей, то остается неизменным основной элемент сна, а именно, движение хвоста птицы между губами младенца.

Птицы, в принципе являются символами духа и души. Птица-символ может быть как мужского, так и женского рода; когда она появляется, мы ничего не знаем о ее половой принадлежности, за исключением тех случаев, когда птица обладает определенным символическим полом, например, орел - мужским или гриф - женским.

Но истинной основой толкования детской фантазии Лео­нардо являются действия птицы. Если младенец лежит в люльке, то хвост птицы, прежде всего, символизирует материнскую грудь; но в то же самое время Фрейд правильно истолковал его как мужской половой орган. Из этого про­явившегося в фантазии ребенка базового комплекса он попытался вывести как личностный материнский комплекс Леонардо - безотцовщины, так и склонность к пассивному гомосексуализму в его интимной жизни. Оба вывода являют­ся неверными и требуют поправки, поскольку "фантазия "гриф" является надличностным, архетипическим комплек­сом и никак не может быть личностным комплексом, возник­шим из семейных обстоятельств Леонардо.

В случае с ребенком, сосущим материнскую грудь, мать всегда представляет собой "уроборическое", то есть, женско-мужское, величие матери по отношению к ребенку, которого она вынашивает, вскармливает и защищает. В этом смысле, ее дающие жизнь груди (как это можно увидеть, например, в скульптуре примитивных народов) зачастую становились фаллическими символами, по отношению к которым ребенок является объектом оплодотворения. Это естественная чело­веческая ситуация, в которой нет ничего извращенного или анормального; в этой ситуации, ребенок, вне зависимости от того, к какому полу он на самом деле относится, является "женщиной" и объектом оплодотворения, а мать является оплодотворяющим "мужчиной". То, что это ощущение имело для Леонардо сверхличностный характер, доказывает тот факт, что в его воспоминании личностная мать была замене­на многозначительным символом-птицей.