Самодовольство интеллектуалов и политиков сменяется растерянностью, трусостью и самобичеванием. Из маниакальной фазы идеологи переходят в депрессивную.
Если смотреть на происходящее с обычным для нас фатализмом, то можно увидеть лишь печальное чередование фаз, регулярное крушение надежд и колебания от необоснованного оптимизма к пессимизму и отчаянию. Но почему мы должны смотреть на кризис непременно глазами обреченных? Почему не увидеть в нем долгожданной возможности вырваться из порочного круга?
Может быть, попробуем?
БУКСУЮЩАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
У мужчин около сорока часто случается «кризис среднего возраста». Прежние успехи и достижения ставятся под вопрос, разрушаются привычные отношения, заново осмысливаются жизненные планы и перспективы.
Люди, переживающие подобный кризис, часто разводятся, уезжают в другой город, меняют место работы.
В политике порой происходит нечто подобное. Идеологические проекты, пользовавшиеся массовым успехом, утрачивают прежнюю привлекательность, энтузиазм их сторонников выдыхается, лидеры чувствуют растерянность и начинают совершать ошибки.
В революционном процессе подобный кризис фактически неизбежен. На первых порах перемены вызывают энтузиазм, люди чувствуют себя творцами истории, участниками грандиозных событий, они готовы на жертвы ради освобождения и осуществления своей мечты о равенстве и достоинстве. Радикальные преобразования, происходящие у всех на глазах, свидетельствуют о том, что усилия не напрасны. А враги революции деморализованы, растеряны и не знают, что предпринять. Однако с течением времени ситуация меняется. Повседневная жизнь берет свое. Бытовые проблемы никуда не деваются. Даже если социальная ситуация меняется в пользу большинства, это сопровождается всевозможными проблемами переходного периода, которые усугубляются неизбежной некомпетентностью властей, которые сами не знают, как работать в новых и постоянно меняющихся условиях.
А достижения первых месяцев и лет уже перестают удивлять, воспринимаются как должное. Люди устают. На передний план выходят не победы и надежды, а трудности и ошибки.
Нечто подобное происходит сейчас с революционными процессами в Латинской Америке. Венесуэла, Боливия и Эквадор, три страны, где 2000-е годы стали временем радикальных перемен, переживают затяжной политический кризис. В Эквадоре левый президент упорно не может преодолеть сопротивление консервативных элит. Боливия находится на грани гражданской войны. Столица и провинции, населенные индейцами, поддерживают президента Эво Моралеса и требуют более радикальных шагов, богатые регионы саботируют все меры нового правительства, грозя отделиться. Столица Боливии Ла-Пас и окружающие города, находящиеся в горной части страны, населены преимущественно индейцами, которые впервые за несколько столетий почувствовали себя не просто арифметическим, но и политическим большинством в стране. В низине вокруг города Санта-Крус население состоит из метисов и белых креолов, испытывающих по отношению к индейцам смесь страха и презрения. Говорят, что Санта-Крус в культурном отношении ближе к Майами, чем к Ла-Пасу. Как назло, именно здесь находится большая часть месторождений нефти и газа. Расовые и имущественные различия, накладывающиеся на различие культур, превращаются в источник сепаратизма.
Сам президент Моралес маневрирует, колеблется, стараясь успокоить своих сторонников и найти компромисс со своими противниками. Уступки, которые он делает своим оппонентам, должны предотвратить гражданскую войну. В итоге он разочаровывает одних и демонстрирует слабость другим. Удары сыплются и справа, и слева.
Демократизм политического процесса в Боливии может вызывать восхищение, но он же является и важнейшим источником нестабильности. Президент и его окружение постоянно повторяют, что они не ведут за собой социальные движения, а идут за ними. В условиях острой политической ситуации, когда решения надо принимать быстро, а настроения масс изменчивы, нежелание лидеров революции формулировать четкий стратегический курс оборачивается беспомощностью и потерей управляемости.
Однако самым ярким примером является Венесуэла. Нигде поддержка народом левого президента не была столь массовой, столь сильной и столь безусловной. В отличие от Моралеса, в котором социальные движения всегда видели скорее своего партнера, чем лидера, Уго Чавес с первых дней революции воспринимался её сторонниками как харизматический вождь, герой и предмет восхищения. В значительной мере он сам всколыхнул массы, разбудил инициативу снизу в обществе, привыкшем быть управляемым сверху. На выборах и референдумах большинство венесуэльцев демонстрировало президенту свою неизменную преданность. Но в декабре прошлого года на референдуме о реформе конституции эта система внезапно дала осечку. Большинство проголосовало против предложений Чавеса.