— Вот — истина — вскинул он сверкающие глаза на венценосца, глаза, полные гнева, презрения и ненависти.
Густая краска покрыла Его лицо. Невольно Он отступил на несколько шагов назад.
— Во что веришь ты? — спросил Владыка кротко.
— В тебя!.. О, ты — неизменен...
— Послушай... я даровал тебе жизнь, я не повесил тебя, как собаку... а ты... ты смеешь издеваться надо мною?..
— Что нужно сделать мне, чтобы ты меня повесил?
Верни свободу мне и ты меня повесишь.
Глаза их встретились.
— Что
Ироническая улыбка на лице «гада» заменила ненависть.
— Снять кандалы!..
Со звоном и треском упали цепи на пол, упал и «гад». Два года, какое два — казалось, вечность носил он их и теперь так легко, так непривычно. Надежда, жажда жизни пробудились в нем. Лица, любимые им лица, как молния промелькнули перед ним. «Так на свободе я»...
С жадностью хищника он одним взглядом окинул всю комнату. Какой простор, как хорошо здесь... Тихо опущенная на плечо рука пробудила его.
Он вздрогнул.
— Что
Медленно поднялся, «гад».
— Я?
— Да, ты...
— Все.
— Но, что-же?
— Бога, церковь, власть, законы, государство, государя, капиталистов, собственность, семью... и все подобное, другое...
— И что же дальше?
— Я разрушу их.
— Скажи, что сделали они тебе?..
— Что сделали они, ты? смотри-же — «гад» распахнул грудь, встряхнулся и струпья хлопьями посыпались с него, открылись раны и медленно закапала из них кровь.
— Кушай, пей...
С ужасом и отвращением откинулся Владыка назад. И только тут почувствовал Он, какой ужасный смрад понесся из этого живого существа...
— Прочь с глаз моих — и руками Он закрыл глаза свои.
Чиновники и стража вновь бросились надеть оковы.
— А слово царское? — смеясь воскликнул «гад».
— Пусть оно напутствует тебя.
— Так нет-же!..
Несколько прыжков, и «гад» исчез в окне.
Из черного пятна пахнуло вновь зловонием, и затем понесся запах свежей, ароматной летней ночи... Послышались свистки, звонки, пальба орудий, несколько минут, и все утихло.
«Гад» сгинул во мраке ночи, как в воду канул... А там где-то в отдалении подымалось зарево пожара и небо озарялось
Вперив свои глаза на зарево, стоял Владыка у окна и думал:
— Чем отличаюсь я от анархиста?.. Не я-ли отрицаю: «бога, церковь, власть, законы, государство, капиталистов, собственность, семью и... все подобное другое».
— Что такое бог? — Призрак, людская выдумка, необходимая для черни, чтоб именем его и тело и разум держать в тисках. Не я-ли выше бога? Мне стоит сделать шаг, сейчас-же начнут звонить в колокола, передо мною народ мой лежит ниц, в церквах лишь стоит повелеть мне прочесть мой манифест или поставить в них виселицу, иль сделать из церквей конюшню, как сделал то Великий Бонапарт, и моя непреклонная воля будет исполнена. Мои войска, да если я скажу им, они готовы идти со мной на самого царя небесного... Попов, митрополитов я только лишь терплю.
Законы!.. Они священны... ха... ха... ха, а ну-ка дайте мне перо, вот и закон.
А государство, власть? Какую власть, какое государство я признаю? Еще покойный Людовик XIV, король французский, говорил: «l’etât c’est moi», а я скажу: я — государство, я — владыка, я — господин...
Капиталисты, собственность? Чью собственность я признаю, чьи капиталы? Одно движение руки, и все падет к моим ногам: и собственность и капиталы.
Наконец, семья?.. Не я-ли нарушаю традиции семьи, когда, окружив себя красавицами фрейлинами, я предаюсь любви.
Но в тактике я — чистый анархист: я разрушаю все; но если мало, то в том лишь виновата краткость жизни и моего царствования. Я разорил страну, я разогнал парламент, я „лучших людей“ страны отдал под суд, я по-миру пустил всех граждан и гражданок. Я между ними вселил такую злобу, что готовы они живыми пожрать друг друга, словом я ввел страну в анархию, я — анархист».
И, очнувшись от дум, ударил он в ладоши.
— Подать мне лошадь и сотню ездоков-охотников... Проедемся по городу...
— О, мудрецы! — воскликнул Он — я вам обязан своею славою. Все —
Вдруг побледнел Он и пот холодный выступил на лбу Его: Он вспомнил то, что
А зарево пожара все разрасталось и внутренность дворца окрашивалась в
Гора Везувий.
1906.
Бенджамин Рикетсон Такер
Метод анархии.
(Liberty, 18 июня 1887 г.).