Сборник статей и интервью 2007г.

Увидев, как власти пришли сносить памятник советским солдатам, погибшим во Второй мировой войне, жители Таллина не просто возмутились на своих кухнях, а оказали сопротивление. Лет через сорок апрельские события 2007 года будут проходить в эстонских школах как поворотный пункт в истории становления гражданского общества в стране. И нет смысла описывать произошедшее как протест «русских» против оскорблений со стороны «эстонцев». То, что подавляющее большинство в толпе составляли русскоязычные жители столицы, говорит только о том, что чувство гражданского самосознания пробудилось у них раньше и острее, чем у их говорящих на эстонском языке земляков. Другое дело, что российские средства массовой информации не только интерпретируют конфликт как этнический, но и всячески разжигают этническую вражду по обе стороны российско-эстонской границы.

В самой России за протестами в Таллине наблюдали со смесью зависти и восхищения. Ведь попытки оппозиции использовать улицу в качестве арены политической борьбы оборачиваются неудачами. Главной темой либеральной прессы являются зверства полиции при разгоне регулярно происходящих «Маршей несогласных», но отнюдь не успех самих маршей, мобилизующих сравнительно небольшие группы населения. Даже самый успешный первый марш 2007 года в Петербурге собрал 4 тысячи человек - не так уж мало для мегаполиса, особенно если вспомнить про 18-20 тысяч, протестовавших в 2005 году против монетизации льгот. Последующие акции в других городах вообще трудно назвать массовыми (если только не считать массового участия ОМОНа, сотрудников ФСБ, обычной милиции и прессы).

Однако дело, в конце концов, не в численности. Обычный лозунг активистов - «сегодня нас мало, завтра будет много!» Иногда такие прогнозы сбываются, иногда - нет. Но куда важнее другие, качественные различия между гражданскими протестами в Европе и нашими «Маршами несогласных».

Прежде всего, гражданские мобилизации в Европе происходят вокруг конкретного вопроса, выдвигают четкие и выполнимые требования, относящиеся к определенному моменту: отменить «Закон о первом найме» во Франции, вернуть людям Молодежный дом в Копенгагене, не трогать «Бронзового солдата» в Эстонии. Эти требования не только конкретны и понятны, но и выполнимы. В среде российской интеллигенции бушуют споры о том, допустимо ли объединение совершенно разношерстных групп (от либералов до фашистов, от коммунистов до монархистов) в «Маршах несогласных». Нетрудно заметить, что эти споры порождены спекулятивной и демагогической природой самих маршей, призывающих объединяться не по конкретному поводу, а ради выражения недовольства «вообще», даже если природа и направленность этого недовольства может быть у разных групп прямо противоположной. Если речь шла бы о конкретном вопросе, как во время западноевропейских протестов, о вопросе, одно и то же решение которого действительно устраивало бы всех вышедших вместе на улицу, объединение было бы понятно и ситуационно оправдано - не только с точки зрения циничной политической тактики, но и с точки зрения общей логики гражданской жизни.

В данном случае мы имеем дело с совершенно противоположным подходом, с беспринципной тактической коалицией, все участники которой думают только о том, как бы эффективнее использовать друг друга. И разговоры об общей борьбе за демократические свободы никого не убеждают, поскольку сами лидеры выступлений неоднократно словом и делом демонстрировали полное пренебрежение к демократическим ценностям.

Кстати, о лидерах. Именно наличие у «Маршей несогласных» четких организаторов и лидеров резко отличает их от спонтанных выступлений европейских граждан. Разумеется, большинство протестов даже в Западной Европе кто-то организовывает. Но по большей части они не планируются заранее, не назначаются по специально составленному графику и тем более не организуются сверху политическими лидерами. В том-то и отличие спонтанного протеста, что он отражает не только возмущение общества каким-то событием, но и осознание им бессилия, некомпетентности или предательства политиков (включая тех, кто, вроде бы, находится на одной с протестующими стороне). Если бы этого осознания не было, граждане не выходили бы на улицы, а писали петиции, голосовали бы или ходили на митинги, организуемые политическими партиями. Российская ситуация парадоксальна: не общество выступило самостоятельно, осознав бессилие политиков, а политики осознав собственное бессилие, начали действовать методами, имитирующими гражданский протест европейского типа.