Притом, как мы не раз уже замечали, Иерусалимское общество с первой минуты своего бытия имело определенное сознание о себе, как собственно христианском обществе. Хотя оно существовало внутри Израиля и находилось в тесной жизненной связи с ним, оно было, однако, достаточно сильно, чтобы представить противовес указанному юдаизированию христианства, к которому стремились некоторые христиане, обратившиеся из фарисейской секты. Таким сознанием о себе, как особом, самостоятельном обществе, сознанием своего отличия от иудейского общества, общество христианское обязано своим частным домашним собраниям, в которых христиане не только внутреннее, но и внешне отделялись от Израиля и представляли из себя исключительно общество исповедников Христовых. В этих-то собраниях мы должны искать центр тяготения всей жизни Иерусалимских христиан. В них скрывались с самого начала зародыши к постепенному отделению от храма и его культа, которое составляет историю этого общества и которое все определеннее и серьезнее возбуждало в христианине из иудеев неизбежную дилемму — оставить или Моисея, или Христа, т. е. или храм, или эти собрания (Деян. гл.12 и 15). Пренебрегать последними — значило бы попирать Сына Божия, не почитать за святыню кровь завета и оскорблять Духа благодати, за что угрожает несравненно тягчайшее наказание, чем за отречение от Моисея (Евр. 10, 29).
6) Участие в храмовом богослужении, какое принимали христиане частью по старой привязанности к отечественной религии, частью для исполнения своей миссии среди Израиля, не могло Удовлетворять их. В таких общих, смешанных собраниях, где их окружал народ, отчасти подозрительно и враждебно относившийся к ним, они не могли совершать тех действий, в которых должна была воплотиться их новая вера и новая жизнь, и которые могли быть понятны лишь верующему. Потому-то первые иерусалимские христиане собирались не только в храме открыто, но и частным образом, в домах.
Отчасти мы уже познакомились с этого рода собраниями при рассмотрении 42 стиха. Соображая с этим стихом стих 46, мы с несомненностью можем полагать, что эти собрания имели богослужебный характер и соединяли в себе все составные части богослужения, указанные в стихе 42:
Совершение евхаристии по существу своему должно было составлять главный, средоточный акт собственно христианского богослужения, рассматривать ли ее со стороны ее божественного установления и сакраментального достоинства, или со стороны общественно жизненного значения. В ней, как ни в каком другом акте, собственно христианский элемент находит непосредственное и совершенное выражение. Такое, именно, значение и придавали ей первые христиане; ибо не только все общество христианское участвовало в совершении евхаристии, но для этой цели специально и предназначались частные ежедневные собрания.
Все другие акты — учение, молитва, пение — лишь обставляли акт преломления хлеба, имели значение приготовительных, сопровождающих и заключительных актов. Это, между прочим, видно из Деян. 20, 7, где говорится о собрании в первый день недели